Том 2. Стихотворения 1917-1920
вернуться

Бедный Демьян
Шрифт:

Мечты 109 депутатов Учредительного собрания*

«Мир, земля а воля – вот наше знамя в Учредительном собрании для троих дней и недель».

(Из письма 109 депутатов «народу».) Депутатского письма Содержание весьма Умилительное: «Депутатское лицо Не пускают на крыльцо Учредительное! Мы толпимся у дверей, Ах, скорей, скорей, скорей! Нам неможется. Дорог, дорог каждый час, Царство русское без нас Все разложится! Рты бы только нам открыть, Показали бы мы прыть Учредительную! „Мира, воли и земли!“ Мы бы песню завели Удивительную. День пропели и второй, А на третий – в скрипке строй Поубавили. И, вздохнувши веселей, Мы бы крылышки смелей Порасправили! В ход пустивши пустомель, Черный люд бы пять недель Мы морочили: Ду-ду-ду да ду-ду-ду! Глядь, помещичью беду И отсрочили! Ду-ду-ду да ду-ду-ду! Знай, натягивай узду Помаленечку. Неча дело торопить, После можно прикупить Деревенечку! После. После. А пока Объезжали б мужика Норовистого, Да в деревню той порой Привели казаков строй, С ними – пристава. Чрез полгода – через год Пустим „полный задний ход“. Что нам станется?! Как оглянется народ: Ни земельки, ни свобод Не останется. Ежли, вставши на дыбы, Разъяренные рабы С нами схватятся, – Мы учены уж, ей-ей, Толстой шкурою своей Все поплатятся: Бунтарей в кнуты, в кнуты!! Ох вы, сладкие мечты Упоительные! Ох, кружится голова, Ох, скорей бы нам права Учредительные!»

Мир!*

Умолкли злобные проклятья. Кровавый кончен пир. И близок, близок, сестры, братья, Мир, долгожданный мир! – Мир! – зову братскому я внемлю. Вчерашний враг – мне друг. Где кровь лилась, сырую землю Прорежет мирный плуг! Звени, набата голос медный! Вставай, рабочий люд! Пой, торжествуя, гимн победный, Освобожденный труд!

1918

Донская песня*

Казак вино пьет, – денег не дает, Денег не дает, девицу зовет: «Поедем со мной к нам на тихий Дон! У нас на Дону весело живут: Не ткут, не прядут, – Сладки вина пьют!» Отвечает тут девица с тоской: «Ах, любезный друг, ты казак донской, Ах, не надо мне твоих сладких вин: Любо жать мне хлеб да свозить в овин, Любо мне попрясть, любо мне поткать, К доле трудовой мне не привыкать. Песни трудовой – нету веселей, Трудовой казак мне всего милей. Ты скажи-скажи, кто ты есть таков: Из какой семьи, из каких полков? За кого стоишь на родном Дону, За простой народ аль за старшину?» Весь расцвел казак, словно алый мак, Свой, в мозолях весь, крепко сжал кулак: «Ты, душа-краса, погоди-постой: Я донской казак из семьи простой; За простой народ я в родном краю Как допрежь стоял, так теперь стою. И вся речь твоя больно мне люба, Знать, свела с тобой нас одна судьба. Уж как похвалюсь я на всем Дону, Что послал мне бог чистый клад – жену: Она – ткать и прясть, она – поле жать, Вольных казаков каждый год рожать!»

У господ на ёлке*

Помню – господи, прости! Как давно все было! – Парень лет пяти-шести, Я попал под мыло. Мать с утра меня скребла, Плача втихомолку, А под вечер повела «К господам на елку». По снежку на черный ход Пробрались искусно. В теплой кухне у господ Пахнет очень вкусно. Тетка Фекла у плиты На хозяев злится: «Дали к празднику, скоты, Три аршина ситца! Обносилась, что мешок: Ни к гостям, ни к храму. Груне дали фартушок – Не прикроешь сраму!» Груня фыркнула в ладонь, Фартушком тряхнула. «Ну, и девка же: огонь! – Тетушка вздохнула. – Все гульба нейдет с ума, Нагуляет лихо! Ой, никак, идет „сама“!» В кухне стало тихо. Мать рукою провела У меня под носом. В кухню барыня вошла, – К матери с вопросом: «Здравствуй, Катя! Ты – с сынком? Муж, чай, рад получке?» В спину мать меня пинком: «Приложися к ручке!» Сзади шум. Бегут, кричат: «В кухне – мужичонок!» Эвон сколько их, барчат: Мальчиков, девчонок! «Позовем его за стол!» «Что ты, что ты, Пелка!» Я за материн подол Уцепился крепко. Запросившися домой, Задал реву сразу. «Дём, нишкни! Дурак прямой, То ль попорчен сглазу». Кто-то тут успел принесть Пряник и игрушку: «Это пряник. Можно есть». «На, бери хлопушку». «Вот – растите дикарей: Не проронит слова!.. Дети, в залу! Марш скорей!» В кухне тихо снова. Фекла злится: «Каково? Дали тож… гостинца!.. На мальца глядят как: во! Словно из зверинца!» Груня шепчет: «Дём, а Дём! Напечем-наварим. Завтра с Феклой – жди – придем. То-то уж задарим!» Попрощалась и – домой. Дома – пахнет водкой. Два отца – чужой и мой – Пьют за загородкой. Спать мешает до утра Пьяное соседства.
* * *
Незабвенная пора, Золотое детство!

Кто защищается*

Защищайте Учредительное собрание!

Буржуазный вопль.
Защита? Чья? Кого? Откуда ждать похода? Народной воле кто указ? Она сама! Но каждый раз Ей указать пути хотят, враги народа! «Иди туда!» – «Иди сюда!»
* * *
Чьи исступленные мы всюду слышим вопли? Кто «защищается»? Не барин ли? Не поп ли? Кого хотят надуть все эти господа? Какое нужно им «Собранье»? На что надеются они? И чьих «священных прав попранье» Их огорчает в наши дни?
* * *
«Мир, воля и земля!» Но чьей минувшей властью Народ был ввергнут в страшный бой? Кто заграждал пути народу к воле, к счастью? Кто барски помыкал его лихой судьбой? Кто лучшие себе отмежевал угодья? Кто села изнурял и нищи л города? Куда ж девалися все эти «благородья»? Куда?! Все тут они, гляди: прикрывшись новой шкурой, Свободолюбцы на словах, В борьбе с рабочей диктатурой Вопят о «попранных правах»!!

Предостережение *

Как хочется забыть недавний наш позор – «Дни царские», когда, преступный теша взор Венчанного короной идиота, По полю Mapсову шла «гвардии пехота», Толпились вкруг царя вельможи-подлецы, И зычно, голосом пропойным Горланил царь колоннам стройным: «Зда-ро-ва, ма-лад-цы!!» Пред рожей выродка, безмозглого кретина, Зло помыкавшего народною судьбой, В шинелях серых шла под барабанный бой «Святая серая скотина» [2] . По «рюмке водки» ей дарили палачи, Несли рублевые «гостинцы». – Ура, Семеновцы! – Спасибо, Москвичи, Преображении и Волынцы! – Мундиры разные и разные полки. И вышибло совсем из царского понятья, Что, различаясь «формой платья», Полки – единая трудящаяся братья, «Одной деревни мужики». Что от родной сохи оторванный бедняга Не краскою петлиц свою окрасит цель, – – Что мужику мила не серая шинель, А серая сермяга. Собаке – цепь, волу – ярмо, коню – узда! Вот серая шинель была чем для солдата. Шинели серой путь туда, Куда ушло все то, чему уж нет возврата. Не разные полки, а всенародный полк, Ты обмануть себя не дашь в огне и в буре, И не допустишь ты, чтоб злой твой враг, как волк, Пролез к тебе в поддельной шкуре. Не верь отравленным листкам клеветников, Не верь словам лукавой лести. Сквозь нежные слова ты слышишь звон оков И шил змеиный тех, кто жаждет страшной мести? Не вычерпать зараз сплошного моря зла, Мир, воля и земля – их не получишь даром; Наследья тяжкого проклятого узла Не рассечешь одним ударом; Еще не срыты до конца – Работа рабских рук – темницы нашей стены. Но торжества залог – в отважности бойца. И пусть запомнят те, чьи робкие сердца Отравит яд врага-льстеца, Что робость их – сестра измены!

2

Так величали прежде преданных им солдат царь и его прислужники.

Клятва*

Это будет последний

И решительный бой.

(Из «Интернационала».)
Шли за попом, как за пророком, Молили жалобно царя. Незабываемым уроком Стал день девятый января. Оплакав братские могилы, Прокляв навек слова мольбы, Мы накопляли долго силы Для сокрушительной борьбы. День расправы кровавой, Мы клялися тобой Завершить твое дело Всенародной борьбой! Терзал нам грудь орел двуглавый. Палач казнил нас без суда. И шли не раз мы в бой кровавый Под красным знаменем Труда. Врагов настигла злая кара. И после многих страшных встреч Для беспощадного удара Мы поднимаем грозный меч. День расправы кровавой, Мы клянемся тобой: Это будет последний И решительный бой!