Шрифт:
Ответ своим читателям парижской белогвардейской газеты «Последние новости» (№ 3933 от 29 декабря истекшего года).
По поводу напечатанной у нас заметки «Ищут Робинзона» (№ 3931) мы получили несколько десятков письменных, телефонных и устных запросов.
Среди безработных эмигрантов немало охотников получить место сторожа на необитаемом Свином Острове («Хог-Айланд»).
Заметка эта была нами взята из «Берлинер Цейтунг ам Миттаг». Замечательно, что и берлинская газета оказалась заваленной предложениями немецких безработных. «Мне 22 года, а остальное не так важно…» – пишет один. «Нас, безработных, нельзя упрекнуть в том, что мы разборчивы», – пишет другой. «Мне стало просто невыносимо жить здесь, терять лучшие годы бесцельно, без всякой деятельности», – пишет третий.
Полученные нами письма по тону немногим отличаются от писем немецких безработных. «Я согласен на все предложения». «Мне 32 года, холостой, натурализированный француз, владею 8-ю европейскими языками».
Претендентам ничего не остается, как обратиться непосредственно в «Общество оказания помощи потерпевшим кораблекрушение» в Сидней (Австралия).
Выдержки из дальнейших, продолжавших поступать в редакцию «Последних новостей» писем. (См. № 3938 от 3 янв.)
Извините, что пишу Мало грамотно но я иначе не знаю писать… Статейка подзаглавием ищем робинзона: то есть Человека, который бы согласился поехать Насвиной остров… Я согласен ехать! в сторожа вместе с женой и сыном… и еще один знакомый тоже семейный трое детей тоже согласен в Месте… Прошу ответить, чем скорее, потому что безработы и запасу нету.
Правда, место не очень завидное, но наша жизнь эмигрантская еще хуже. Предпочитаем быть в безлюдье, чей смотреть на голод детей. Я три месяца без работы, дети обносились, жена начала болеть от недоедания. Просить о помощи я не могу, совесть не позволяет, так как и без меня много несчастных.
Ищут Робинзона. Я желал бы знать это место. Я уже давно мечтаю куда-нибудь удалиться подальше от людей, потому что жить среди людей невозможно. В холоде и голоде очень трудно, а стреляться не хочется.
Я согласен подписать контракт на несколько лет. Я русский. Мне 25 лет. Теперешняя моя жизнь мне надоела! Остров, дающий приют пострадавшим от кораблекрушения, явится также островом спасения и для меня.
Господин Милюков знай шел я ваше объявление у вашей уважаемой газеты П. Н. у котором объявлено что требуется Сторож на Свинский остров так я очын заинътирисувался етым обявлением и очын имею большую охоту ехать туда… Напишите мине… адрес где ето находица; так как я ищо очын молод имею только 22 года…
Я бы с большим удовольствием уехал на Свиной остров от етой проклятой нынешней жизни. Я вас увиряю, что если у меня не будет счастя туда попасть то жить мне остается не много в етом гнусном кровожадном мире. Я безработный… Все ето мне надоело до отвращения… Один путь я вже сибе выбрал, а это другой! Первый – смерть, второй жить в одиночестве.
Из рассуждений М. Осоргина, сопровождающих цитируемые письма
…Это так естественно для русского человека! В дни полной безработицы и крушения всех надежд на будущее – и вдруг свободное место с хорошей оплатой. Один сторож умер в снегах, другой покончил самоубийством…
Отчаянье. Безвыходность. Тупик. Готовность жрать хоть из свиной помойки. Белогвардейский холод так велик, Что в радость им тепло тюремной койки. Как выглядит зверино «белый» лик И как звучит животный, дикий крик На фоне нашей грандиозной стройки! Партконференциям? Нет, нет, не им. И не ячейкам также заводским, И не своим читателям колхозным Для смеха, их живым речам не в тон, Я подношу вот этот фельетон С материалом гнойно-гангренозным, – Но тем, кто бредит желчно стариной, Кто брызжет ядовитою слюной На каждую строительную вышку, Кто злобствует за нашею спиной, Дарю мечту про остров про Свиной. Швыряю в их личины их же гной, Чтоб услыхать их хриплую одышку, Чтоб отравить предсмертную их злость, Чтоб «Островом Свиным» вогнать им гвоздь, Железный гвоздь б их гробовую крышку!«Задули»*
Телеграмма-молния
МОСКВА. Д. БЕДНОМУ.
Задули первую домну. К дню выдачи чугуна ждем твоей ответной продукции.
Кузнецкстрой.
«Задули домну, голова!» Что это? «Мудрое» какое изреченье? А мудрость в нем меж тем, а радость какова! Обыкновенные – по внешности – слова Приобрели у нас особое значенье. «Задули»! Грубое словцо? Смотря для чьих ушей. Для нас в нем налицо Такая гордости оправданной безбрежность, Такая творческая нежность! Ведь домна каждая для нас – защитный форт, И мы о том всему Союзу рапортуем, Скосившись на врагов: пусть знают, чтоб их черт, Что мы, коль тронут нас, не так еще «задуем»!«Правде»*