Отец Никодим грязно выругался.

– Эта сволочь и подстроил нападение. Только просчитался, е… ный сын, переоценил честность мародеров. Как дошло до свары, он первым же и схлопотал пулю. Поделом ему.

– Поделом, – кивнул я, вспомнив ртутные глазки Глеба.

– Поделом, – эхом отозвался отец Никодим. – Потому я и благодарен тебе, Ахмат, что доверять стало некому. Система прогнила, – он понизил голос. – Лорд-мэр теряет рычаги управления.

Я насторожился.

– Да, теряет. Центробежные силы готовы порвать Армию на куски. Армия не боится другой Армии – Армия боится самой себя. Все больше сектантов проникает в наши ряды, разлагая боевой дух. Примиренцы, жизнелюбцы, и – особо опасные – возрожденцы. Когда станешь конунгом, Ахмат, безжалостно вырезай сектантов, иначе твой отряд сожрет сам себя. Это мой тебе совет.

– Спасибо, ваш крест.

Отец Никодим поднялся:

– Ну, мне пора.

Пошатываясь, он дошел до двери, обернулся:

– Жаль, Ахмат, что Лорд-мэр определил тебя в конунги. Ты был бы прекрасным особистом и… главой моей охраны. Ну, пока, – он взялся за дверную ручку, обернулся снова, – Кстати, не торопись укладываться спать. Я заготовил для тебя кое-какой сюрприз…

Хлопнула дверь. Мигнула свеча на столе. Я остался один.

Зачем приходил этот человек? Для чего он говорил со мной? Неужели, и правда – глава ОСОБи почти столь же одинок и беззащитен, как простой игрок из Джунглей? Если так, то этот мир не дает удовлетворения никому – ни сильному, ни слабому. Тогда почему же он еще существует?

Лорд-мэр… Как там сказал Христо? Основание пирамиды под названием «Армия Московской Резервации». Уничтожь я основание, изменится что-то? Возрожденцы считают что – да. А ведь я – возрожденец. Прочь сомнения!

Ледок на спине оттаял, и по ней потекли холодные влажные струйки. Я снял куртку, свитер, оставшись в одних джинсах. Холодно! Нужно затопить печку. Жаль, дроворубы не догадались занести с десяток поленьев в квартиру – придется выскакивать на мороз.

Ледяной ветер вонзил в непокрытые грудь и спину тысячи иголок. Быстро набрав охапку дров (с кончиков озябших пальцев словно бы сходит кожа), я вернулся в квартиру.

Изголодавшаяся печка приняла в нутро деревянный паек. Кора на растопку. Так. Теперь – зажигалка.

В трубе завыло, заскулило; огонь в нерешительности затрепетал над дровами, и, наконец, взмыл желто-красным знаменем. Я поспешил захлопнуть дверцу, чтоб не выпустить огонь наружу.

Треск дров, слабый запах дыма был приятен. Мало-помалу в комнате стало теплеть. Пар изо рта был уже не таким густым.

Когда отблески огня на полу стали бледнее, я открыл дверцу, пошевелил кочергой угли. Можно закрывать заслонку… Вот так. Теперь все тепло от углей хлынет в комнату. Можно ложиться спать…

Стоп! Отец Никодим что-то сказал про сюрприз. Какой еще сюрприз?

Скрипнула дверь. Пламя свечи запрыгало, едва не погаснув.

– Можно? – вкрадчивый женский голос.

Я обернулся.

Высокая и статная. Белокурые волосы обрамляют лицо; на левом глазу – черная повязка, зато правый – синий, как осеннее небо, впитал в себя блестскую силу потерянного собрата. Одета гостья в зеленое, тронутое молью, пальто.

– Молчишь? Значит – можно.

Она вошла, прикрыла дверь, защелкнула задвижку.

– Отец Никодим сообщил мне, что кое-кто очень напряжен и нуждается в помощи.

Теплая рука легла мне на грудь; палец с длинным ноготком обвел сосок, дотронулся до старого шрама. Я вздрогнул (до этого находился в каком-то оцепенении) и оттолкнул шлюху.

– Бедненький, – засмеялась она. – Как ты напряжен.

Гостья присела к столу и, плеснув в кружку зеленки, выпила.

– Не желаешь?

– Слушай, – начал я. – Не знаю, как тебя звать…

– Вика.

– Так вот, Вика, его крест ошибся, когда решил, что мне нужны твои услуги.

В единственном глазу шлюхи сверкнула молния.

– Его крест никогда не ошибается, солдат, – сказала она. – Никогда.

Неуловимым движением Вика скинула пальто, под которым не было ничего, кроме ее тела. Груди топорщатся (кажется, одна немного больше другой); живот поджарый, с шестью кубиками пресса; ноги длинные, ровные и ощутимо сильные.

– Постой, – неуверенно сказал я. – У меня есть женщина.

– Есть женщина? Что это значит?

– Я люблю ее.

Шлюха рассмеялась и, сжав ладонями мои щеки, поцеловала меня. Горячий язык проник в рот, соприкоснулся с моим языком, словно ударила молния. Обняв Вику, я потянул ее к постели.

– Ну вот, так-то лучше.

Вика дотронулась губами до моего лба и поднялась. Блеснув в темноте ягодицами, подобрала с пола пальто.

– Прощай, солдат. Передавай привет своей женщине.

Показав на секунду луну и звезды, хлопнула дверью.

Серебристая Рыбка, взрезая плавничками голубоватую гладь, несется вверх по реке. Вот перед ней возникает что-то оранжевое, тонкое, подвижное. Червячок. Рыбка хватает червяка, и… резкая боль пронзает ее. Неодолимая сила выхватывает рыбку из воды. Чешуя блестит на солнце. И рыбка уже в руке у человека; бьется в твердой, как доска, ладони. Человек ухмыляется, встряхивает длинными седыми волосами. Это – Киркоров.