Агаджанян Александр
Шрифт:
Наша публикация основана прежде всего на полевых записях, сделанных в ходе экспедиционных работ в Полесье, в Подолии и части бывшей северной Бесарабии в 2000–2004 годах, и отражает современное состояние фольклорной традиции в ее отношении к этническим соседям – евреям – в этих чрезвычайно интересных с этнокультурной точки зрения регионах; привлекаются также материалы Полесского архива Института славяноведения РАН (далее – ПА), собранные участниками Полесских экспедиций в 1980-1990-х годах, а также опубликованные ранее фольклорно-этнографические данные из этих и соседних регионов. В исследуемом ареале традиция соседства славян и евреев насчитывала несколько веков, в результате чего был выработан механизм культурного сосуществования двух этносов, сочетающий бытовую и этнографическую реальность с целым комплексом фольклорно-мифологических стереотипов, основанных на традиционном для народной культуры неоднозначном (амбивалентном) отношении к «чужому».
Конфессиональный аспект оппозиции «свой – чужой» является одним из основных стимулов самоидентификации, что особенно ярко проявляется в полиэтничных и поликонфессиональных зонах. Регионы, где проводились наши полевые исследования, в этом плане представляют собой показательный пример, так как здесь на протяжении длительного времени (до Второй мировой войны особенно) в тесном соседстве проживали православные, католики, униаты, христиане-баптисты и иудеи. Опыт непосредственного соседства не мог не оставить следа в народных представлениях о вере и культовых обрядах этнических соседей, что подтверждается живучестью традиции фольклорных нарративов на тему «религии и веры».
В настоящее время большинство бывших местечек превратились в села и поселки с моноэтничным населением, однако память о соседях-евреях, во многом определявших специфический колорит Подолии, жива среди славян.
В отношении славянского населения к религиозным практикам соседей-евреев наглядно проявляется «фольклорно-мифологический» взгляд на саму идею «чужой» религии и веры, а также попытка осмысления смысла «чужих» обрядов путем «перевода» их на язык «своей» культуры и интерпретации «чужих» ритуальных действий через обращение к терминам и обрядовым образцам «своей» традиции.
В одной из недавних публикаций мы уже сделали попытку обрисовать обобщенное представление о «еврейской вере», бытующее в славянской традиционной крестьянской культуре1. На этот раз главное внимание хотелось бы уделить более узкой теме: чрезвычайно интересной для исследователя межконфессиональных отношений является проблема рецепции и адаптации элементов «чужой» обрядности и ритуалистики, которые, испытав своеобразный «перевод» на язык другой культуры, становятся познаваемыми, понятными и приемлемыми, что дает возможность включать эти элементы в свою собственную религиозную практику.
Опираясь на материалы полевых исследований последних пяти лет, мы хотели бы рассмотреть проблему восприятия элементов «чужой» религии на нескольких примерах: как интерпретируются ритуалы, приуроченные к календарному празднику; какова специфика отношения к предметам «чужого» культа и к сакральным текстам иноверцев, что побуждает носителей определенной традиции участвовать в религиозных обрядах, практикуемых этноконфессиональными соседями.
«Чужой» праздник глазами этнических соседей
Нам уже приходилось писать об особенностях восприятия славянами и евреями «своих» и «чужих» праздников в связи с традиционными обрядами и поверьями2. Среди обитателей бывших местечек бытуют «достоверные» рассказы о еврейских праздниках и обрядах. Эти нарративы содержат массу интересных и подмеченных внимательными этническими соседями этнографических деталей, которые дают представление об особенностях быта местных евреев. В то же время и в этих свидетельствах ярко проявляется механизм описания «чужой» культуры сквозь призму «своих» представлений и в терминах «своей» традиции.
В данной работе хотелось бы обратить внимание на особенность нарративов, посвященных празднику Кущей (Суккот), который в исследуемых регионах носит название Кучки (часто термином кучки обозначают весь комплекс осенних праздников, поэтому в рассказах информантов к кучкам приурочиваются все возможные ритуальные действия, исполняемые евреями в дни новолетия, Судного дня, Суккот; более того, материал показывает, что словом «кучки» информанты склонны называть вообще любой еврейский праздник, а также сам ритуал моления). В славянской среде с праздником Кущей связан не только целый ряд суеверных представлений, но и запреты, касающиеся хозяйственной деятельности. Отметим при этом, что красочные повествования о еврейском празднике Кущей в настоящее время уже полностью принадлежат к области фольклора – с уходом евреев из местечек эти ритуалы давно никто не исполняет, и все рассказы наших информантов основаны на воспоминаниях прошлого. Показательно, что полученные сведения не складываются в единый «сценарий» праздника – разные информанты в разных регионах выделяют для себя разные, особо значимые, с их точки зрения, моменты.
Кучки как очистительный обряд (ритуальное действие – моление над водой). Согласно этой версии, основное действие, производимое евреями в этот праздник, – это моление над водой (иногда подчеркивается, что молятся только женщины), сопровождаемое выбрасыванием из карманов их содержимого. В иудейской традиции обряд «вытрясания грехов» (ташлих) приурочен к первому дню Нового года (Рош-Хашана) и исполняется перед заходом солнца.
Информант: Тэпэрь шо хочу сказаты так. И часто ийшлы тут во над ричку, тоже молылысь над ричкой.
Собиратель: Молились на какой'то праздник?
Информант: Якись день такий, шо… свято якэсь, я нэ знаю, религиозне йих. Ийшлы ту над ричкой молылыся <…> Стоялы на берегу над водою молылыся.
Собиратель: Бросали ли при этом что-нибудь в воду?
Информант: А я не знаю, я ж до конца не стояла, побачила, шо моляца, и пишла.
Собиратель: Молились и мужчины, и женщины?
Информант: Я жэншыниў бачила. Може, мужчины тоже ийшли, не буду казати, ну, не знаю. Токо жэншчины. Я думаю, шо такое – а потом мне сказали, шо думаеш, она в платье стоит над водою, а ка, нет – у них таке св'aто, шо они моляца3.