И Лида Андросова, глубоко вздохнув и прижавшись к его плечу, молвила:

— Да. Ведь это и мои чувства, Коленька…

Но до самого последнего часа, до тех пор, пока ненавистные враги не вступили в посёлок Краснодон, ни Коля Сумской, ни иные его школьные товарищи, так до конца и не верили, что это произойдёт.

Ведь ещё за пару месяцев до этого они свято верили, что фашисты будут разгромлены, причём где-то в отдалении, у границы, ведь не могла же война со всеми её ужасами, о которых они читали в газетах и слышали по радио, захлестнуть и затоптать столь милый, и красивый родимый край! И они жалели только о том, что им не доведётся самим внести вклад в этот разгром, потому что в армию их не взяли по возрасту.

Они всё верили, что Советская армия соберётся с силами и понесётся через их поселок бессчётными танковыми колоннами, а небе загудит истребителями и бомбардировщиками. Но вышло иначе.

В один из жарких июльских дней враги вошли в посёлок Краснодон. Они расползлись по улицам; самодовольные, громкие — со своими всегдашними выкриками и грубым хохотом; они бегали туда-сюда, заваливались в дома, кое-где останавливались, но в основном занимались грабежом; так как в их разумении посёлок Краснодон с его неуютными, большими и тёмными домами не слишком подходил для остановки всякого важного немецкого офицерья.

Но на улицах появились надписи весьма похожие на надписи в городе Краснодоне: то есть — страшные угрозы мирному населению за самые незначительные проступки, а также явиться на регистрацию туда то и туда то, ну и конечно — сдать оружие. За невыполнение последнего грозили расстрелом. Ходили по домам с обыском.

Обычно заходили два-три немецких солдата, а вместе с ними — два-три полицая; которые поступали в услужение к фашистам либо из местных, поселковых — и были неплохо всем знакомы, потому что в посёлке вообще проживало не так уж много людей, либо же прибывали из района.

Зашли и в дом к Сумским.

Колина сестра Люда подошла к своему брату, который сидел за столом, возле окна, и смотрел перед собой, но, казалось, ничего не видел. И все эти первые дни оккупации он практически не выходил из дома, и был очень мрачен; с ним невозможно было говорить — на все вопросы он отвечал односложно.

Из соседней горницы раздались звуки передвигаемой полицаями мебели, и их ругань. Люда видела, как сжались кулаки его брата, и она шепнула:

— Ты только сейчас не делай ничего против них, ладно?

Коля побледнел больше прежнего, и медленно проговорил:

— Если сейчас не бороться против этих, — он замолчал не в силах подобрать слов, в полной мере отражающих всё его презрение к оккупантам и их пособникам.

А затем Коля стремительно, со вдруг вспыхнувшим в нём чувством, проговорил:

— Если не бороться с ними, то вообще зачем жить?!

В это дверь в Колину комнатку распахнулась, и туда, окружённые самогонной вонью, вошли, матерясь, полицаи. Карманы их грязных рубашек были оттопырены, так как они уже успели присвоить кое-что из того немногочисленного имущества Сумских, которое ещё оставалось после визита в их дом немцев.

И, увидев Колю, полицаи засмеялись, а один из них, грубо-развязным голосом заорал очень громко:

— Ну чего сел?! Встать! Встать я сказал!!

И тогда, видя, что Коля сейчас может броситься на этого полицая, Люда зашептала ему:

— Коленька, пожалуйста, я очень тебя прошу — ради и мамы…

Коля медленно поднялся; а полицай, всё матерясь, вскрикивал:

— Ну чего ты, а?! Кто такой, а?! Говори — ты комсомолец?! А?! Отвечай живо, когда тебя спрашиваю…

Остальные полицаи, пересмеиваясь, начали шуровать по Колиной комнате — обыскивая её, и забирая те вещи, которые им приглянулись.

Тогда Люся ответила по возможности мягко:

— Нет, он не комсомолец.

— А ты чего лезешь?! Я тебя спрашивал?! Ну, отвечай, я тебя спрашивал?! — страшным голосом, выпучив глаза, заорал полицай.

И тогда Коля Сумской вымолвил тихим голосом:

— Не кричи на мою сестру.

И этот полицай больше не кричал ни на Люду, ни на Колю. Он просто взглянул в глаза этого юноши, и понял, что в следующее мгновенье юноша убьёт его. Это было полицаю также ясно, как и то, что его полицаев господин — это германский фюрер.

И полицай испугался, потому что он вообще очень боялся смерти. Он отвернулся от Коли и Люды Сумских, и прохрипел на своих помощников:

— Побыстрее тут всё обыскивайте, и пошли…

Через несколько минут, вполне довольные свои очередным грабежом, полицаи покинули дом Сумских.

Тогда Коля сказал своей сестре:

— Я пойду…

Люда ничего не стала у него расспрашивать, но по глазам своего брата поняла, что ему невмоготу сидеть дома, что он жаждет бороться.

И она сказала ему: