здоров? Я тоже; храни бог, чтобы я чего нибудь не схватил. Кадет, я

пришлю вам врача, а ты, Лукаш, откомандируй сюда Швейка, пусть он подает

кадету все, что ему захочется. Ну, до свиданья!

И небрежно, с некоторой иронией поклонившись, он вышел из комнаты.

Поручик Лукаш спросил больного:

– Значит, это у тебя на память о сестре милосердия? Этой блондиночке из

Польши? А она в самом деле была «фон»? Ах, вот как – даже настоящая

баронесса? Ну, что ж! Тогда это у тебя из благородной семьи! А пока что

я пришлю тебе Швейка; он уж сумеет развлечь тебя. До свиданья!

И он тоже ушел, посмеиваясь над безнадежным настроением кадета.

Кадета Биглера (так, по крайней мере, он предполагал!) в тот самый

вечер, когда подвязали Балоуна, повергло на этот жесткий одр болезни

некое любовное приключение. Он ходил в соседнюю деревню, где находился

полевой лазарет с хорошенькими сестрами милосердия. И вот одна из них с

места в карьер влюбилась в Биглера. Он, по взаимности чувств, подарил ей

пятидесятикроновую бумажку и колечко, которое оставшаяся в Вене его

невеста надела ему при прощаньи на палец, сказав: «Это чтобы ты меня не

забывал!» Что ж, невеста тогда так плакала, что казалось, она утонет в

море слез: а сестрица, видя щедрость жениха, проводила его вечером домой

и с изумительной легкостью дала себя соблазнить…

Теперь кадет Биглер вспоминал о ней с содроганием.

«Чорт бы ее побрал! – мысленно ругался он. – Если меня с такой штукой

отправят в Вену, и моя Мицци придет меня навестить, то… А. чтоб ей

провалиться, шлюхе бессовестной!»

– Так что, господин кадет, – предстал вдруг перед ним Швейк, – дозвольте

доложить, господин поручик послал меня, чтобы я ухаживал за вами. Вы, говорят, больны, и господин поручик объяснял, что вы нуждаетесь в

утешении. Я вам, господин кадет, все достану.

– Швейк, – простонал кадет, – помогите мне встать и отведите меня в уборную.

– Так точно, господин кадет! – весело ответствовал Швейк, с готовностью

подхватив его под руки. – Так что дозвольте спросить, по какой нужде: по

малой или по большой? Потому что в таком случае я бы вам уж сразу

расстегнул штаны. Ну, давайте потихонечку: раз, два…

И он повел его в уборную. Биглер, скрипя зубами от боли, справил свои

дела. Лоб его покрылся испариной.

– Что, очень жжет, господин кадет? – участливо спросил Швейк. – Ну, ничего, пройдет. Это ведь недолго. Какие нибудь три недели. И это даже

вовсе и не болезнь, господин кадет, а так – маленькая неприятность… Ну

вот, теперь надо опять лечь; надо все таки быть осторожным.

Он подсунул кадету под голову куртку, накрыл его шинелью и с

любопытством спросил:

– Это у вас уже давно, господин кадет? Вы не беспокойтесь, это пустяки.

Вас положат в госпиталь, дадут вам санталовых капсюлек, прополощут вас

марганцево кислым кали, и через несколько месяцев вы опять будете, как

рыба в воде. Такая штука бывает неприятна, но все же случается довольно

часто. Вот, например, в Смихове жил некий господин Регль, комми вояжер, который тоже схватил такую штуку от одной барышни в гостинице «Бельгия».

Ее, барышню то эту, звали Сильвой, но это не было ее настоящее имя, а по

настоящему ее звали Катериной, и была она из Доубравчице, так что я знал

еще ее отца, который был браконьером и однажды подстрелил даже лесника.

А лесник, этот гонялся за браконьерами, как борзая за зайцем, и всякая

дичина у него была на учете. Ну, так вот, этот господин Регль начал

ухаживать за Сильвой и переписываться с ней; но только и один тенор из

смиховской оперетки тоже переписывался с ней. Ну, хорошо! А когда

господин Регль схватил тоже вот такую штуку, он пошел к доктору Вирту в

Смихове и сказал ему, что с ним во сне сделался родимчик, и в результате

– такая неприятность! Тут доктор то рассвирепел и сказал ему: «Послушайте, любезный, вы мне уж лучше скажите, что это вам ветром

надуло! Уж если врать, так врать! Ведь я же не доктор, а институтка, и

сказки очень люблю!» В конце концов отправил он нашего Регля в

венерическую больницу. Этот доктор, в общем, был очень терпеливый