„Это,“ ясно, была импровизація. Я остановился.

„Кто васъ выучилъ этой псн? Сами вы ее сочинили, сейчасъ же?

„Но импровизаторъ, видя, что я возвращаюсь, запрыгалъ снова и перебжалъ на другую сторону, оглядываясь, чтобы не получитъ общанную paliza.

«Напрасно я уврялъ его въ своихъ мирныхъ намреніяхъ» и пр.

Словомъ, путешественникъ съ большимъ трудомъ добился признанія, что псенка была импровизирована. Ничего нтъ мудренаго, что мальчикъ испугался. Гд же бдному испанскому мальчику понять то удивительное сочетаніе гуманности и грубости, просвщенія и потемокъ, которое нтъ-нтъ да и выкажется у насъ въ полномъ своемъ блеск. Человкъ грозитъ ему палкой; но вдругъ разнживается при одной мысли объ импровизаціи, начинаетъ заговаривать, говоритъ ему вы (это вы — прелестно! особенно посл палки!) и пр. Какъ тутъ не испугаться! Мальчикъ думалъ, что это западня, что его хотятъ прибить; а выходитъ не западня, а тончайшее просвщеніе, любовь къ импровизаціямъ и въ изученію народной жизни. Но главное, вы и палка. Об эти противоположности совершенно гармонируютъ одна съ другой у нашихъ путешествующихъ Вадимовъ и въ петербургскомъ «Голос».

Начало междоусобія, возникшаго между Современникомъ и Русскимъ Словомъ, было мною своевременно занесено въ сіи замтки. Уже тогда, при самомъ начал этихъ громкихъ событій, взволновавшихъ и донын волнующихъ петербургскую журналистику, я выразилъ убжденіе, что читателямъ нечего ждать отъ этой полемики, что она ничего не уяснитъ, ничего не разршитъ, ибо нтъ въ ней зерна, которое могло бы принести какой либо существенный плодъ. Предсказаніе мое оправдалось самымъ блистательнымъ образомъ. Полгода полемики ничего не принесли, не дала ни единой крупицы пищи для ума и сердца. Была пища только для одного смха, да мы нынче что-то не такъ веселы, чтобъ охотно смяться.

Тмъ не мене, ея, отчасти по обязанности, отчасти по самой невозможности на моемъ мст уклониться отъ зрлища, прилежно слдилъ за этими событіями, ознаменовавшими текущій годъ въ исторіи нашей словесности. Съ той или другой стороны, но зрлище могло же представить что нибудь любопытное.

И дйствительно, въ настоящую минуту, напримръ, дло иметъ самый необыкновенный и странный видъ. Именно, все поле междоусобной битвы вдругъ покрылось непроницаемою завсою. Гд, что и какъ, ничего не видно; все окружено глубокимъ мракомъ неизвстности.

Вс вдь знаютъ въ чемъ дло. Дло въ томъ, расходится ли г. Щедринъ съ «Современникомъ», или не расходится? Дйствительно ли онъ сперва не имлъ своихъ мыслей, а потомъ откуда-то ихъ набрался? Согласенъ ли «Современникъ» съ тмъ, что говорилъ г. Щедринъ противъ романа «Что длать?», или же «Современникъ» не отступаетъ отъ этого романа и потому изгоняетъ г. Щедрина?

Опять повторяю, эти вопросы, по моему мннію, не имютъ ни малйшей важности и существенности; но вдь въ нихъ и только въ нихъ все дло, изъ-за нихъ поднялась вся эта буря. И что же? Вдругъ, передъ глазами нетерпливой публики ршеніе этихъ вопросовъ застилается непроницаемымъ туманомъ. Въ іюльской книжк Современника есть по этому поводу дв полемическія статьи противъ «Эпохи», Чего только тамъ не наговорено! Но о дл — ни гугу, ни слова. Мертвое молчаніе, полный мракъ неизвстности.

Одна только фраза показалась мн какъ будто слабымъ лучемъ, блеснувшимъ въ этомъ мрак. Именно, говоря о полемик съ «Эпохой», «Современникъ» пишетъ въ одномъ мст: «г. Щедринъ можетъ поступить, какъ ему угодно, или плюнуть на васъ, или отвчать вамъ». Эта фраза, какъ мн показалось, подаетъ нкоторую надежду въ пользу г. Щедрина. Въ ней есть нчто подобострастное, какъ бы лакейское.

Впрочемъ, можетъ быть я слишкомъ тонко толкую слова «Современника». Во всякомъ случа на такія соображенія твердо полагаться нельзя. Ну, а ничего боле положительнаго въ статьяхъ нтъ, такъ что судьбы нигилистическаго раскола сокрыты въ мрак грядущаго.

Кстати скажу ужь и объ этихъ двухъ статьяхъ. Взятыя сами по себ, он составляютъ также весьма замчательное явленіе въ нашей литератур, стоющее занесенія въ лтопись не мене, чмъ расколъ въ нигилистахъ. По фраз, которую я сейчасъ привелъ, читатель уже можетъ судить о тон, которымъ статьи написаны. Тонъ этотъ, мн кажется, можно вполн изобразить такою рчью: «вы насъ бьете по лицу (буквальныя слова одной изъ статей), а мы плюемъ на васъ». Все это метафоры, читатель, разумется, метафоры!

Но я вовсе не хотлъ сдлать замтку о смлости метафоръ. Тонъ, конечно, прежде всего бросается въ глаза; но не онъ составляетъ самое замчательное въ этихъ статьяхъ. Всего замчательне въ нихъ — ихъ совершенное безсиліе, ихъ полная несостоятельность. Отвчать на эти полемическія статьи нтъ никакой нужды; не настоитъ ни малйшей надобности защищаться противъ нихъ; они сами себя побиваютъ, сами собою падаютъ.

Дло стоющее нкотораго вниманія. Каждый писатель, конечно, дорожитъ своей литературной и общественной репутаціей; каждому, конечно, желательно сохранить чистою свою репутацію. Мало того, защищать и оберегать свою репутацію не только желательно, но и должно, но и составляетъ обязанность каждаго. Ибо каждый долженъ дорожить общественнымъ 'мнніемъ, долженъ уважать общество, среди котораго живетъ; а тотъ, кто небрежетъ своею репутаціею, очевидно, этимъ мнніемъ не дорожитъ и этого общества не уважаетъ.

Что же случается, однако же? Являются вдругъ статьи, наполненныя самыми тяжкими обвиненіями на васъ, всевозможными укорами и обличеніями вашихъ публичныхъ длъ. Казалось бы, тутъ-то и защищаться; между тмъ вы ясно видите, что никакой нужды въ защит нтъ. Нападки до того яростны, обвиненія до того притянуты за волоса, преувеличены и спутаны, во всемъ слышно столько злости, столько желанія выбраниться, а не сказать дло, что первая мысль ваша будетъ: зачмъ же тутъ защищаться? Не всякій ли читатель тотчасъ пойметъ, въ чемъ дло? Не всякій ли тотчасъ замтитъ ярость и преувеличеніе? Нужно же надяться и на читателей; необходимо полагаться на ихъ здравое пониманіе. Иначе, отвергая эту надежду и опору, мы тоже обнаруживаемъ неуваженіе и недовріе къ тому обществу, среди котораго дйствуемъ и которое насъ судитъ; а вмст съ тмъ ставимъ себя въ слишкомъ шаткое и непрочное положеніе.