В кухне размером метров восемь стояли маленький советский холодильник «Саратов», который натужно гудел, массивный буфет, обклеенный клеенкой в мелкий цветочек, обеденный полированный стол, три стула, на стене над мойкой висела сушка для посуды — вот, собственно, и все.

— Украдут? Это не самое страшное. — Сергей развернул стул к девушке и сел.

— Изнасилуют, что ли? — И она, как показалось Михаилу, выжидательно посмотрела на капитана. — Изнасилование — это секс без согласия одной из сторон.

Надо было так понимать, что согласие с ее стороны последует незамедлительно.

— И как вы такие получаетесь?! — не удержался Завадский.

— Как все остальные, от папы с мамой, — просветила недогадливого капитана девушка Юля.

— А где сейчас папа с мамой? — перевел разговор в безопасное русло Михаил.

— Вкалывают.

— Где вкалывают?

Она пожала плечами:

— А я почем знаю.

— Но место работы ведь как-то называется?

Юля задумалась, нахмурила лобик:

— Не знаю. Они люка отковыривают.

И капитан и следователь соображали: что бы это могло значить? На ум ничего не приходило. Цветные металлы, может, воруют? Михаил перестал думать над сложным идиоматическим выражением, а сосредоточился на том, что у него дочь — золото, и не только по части лексикона, но и во всех других отношениях тоже.

От досады, что не может расшифровать своеобразное словосочетание, Завадский вскочил со стула и бросился к окну — вдохнуть свежего воздуха.

Девушка Юля вскочила вслед за ним. Глянув в окно, она радостно завопила:

— Вон! — и показала на желтую с красными продольными полосами машину аварийной службы Мосводопровода.

Двое мужчин в оранжевых куртках-безрукавках ломом пытались поднять крышку канализационного люка.

— У тебя родители в Мосводопроводе работают? — нашелся капитан.

— Ну а я что говорю.

— А что ты будешь делать, когда школу кончишь?

— Я? — Юля удивилась чрезвычайной непонятливости капитана, вначале ей даже понравившегося. — Моделью буду. Не люка же отковыривать!

— Люки, — поправил девушку Михаил, а потом сообразил, что не прав. Люки открывают, а если уж «отковыривают», то подходит все-таки «люка». Но вслух свои соображения не высказал. Постеснялся.

— Гмм! — прочистил горло опер. — Чтобы моделью стать, надо хотя бы с людьми научиться разговаривать.

— Зачем? — неподдельно удивилось юное создание. — Там говорить не надо — ходи!

Смолянинов про себя усмехнулся: «А ведь, в сущности, она права. Ходить как пава по подиуму, намыливать голову шампунем и на виду у всех пользоваться тампонами «тампакс» ума не требуется. Да и слов тоже».

— А скажи нам, Юля, слышала ли ты в последнее время по ночам топот над вашей квартирой? — спросил следователь.

— Над нами чердак.

— Значит, не слышала? — уточнил Михаил.

— Не-а.

— Может быть, твои родители что-нибудь слышали? Они не говорили?

Юля посмотрела на следователя, как на полоумного:

— Да если наш подъезд взорвут — они не услышат!

— Такой крепкий сон?

— Как в морге.

Мужчины переглянулись.

— А в день убийства?

— Не-а.

— А убитого Мокрухтина ты знала?

— Не-а.

Завадский вышел из терпения:

— Ты живешь с человеком в одном подъезде — и «не-а»? Квартир-то в подъезде всего двадцать.

— Ну?

— Что «ну»?

— Ну как я его должна знать-то? Интимно, что ли?

Железная логика Юленьки повергла их в состояние коллапса.

Первым пришел в себя Смолянинов:

— Спасибо, Юля.

Мужчины встали.

— Может, чайку попьете? — Юля выжидательно смотрела на капитана.

— Не-а, — сморщился Завадский, отворачиваясь.

Юля не проводила их до двери. Обиделась девушка.

— Интересная получается коллизия, — резюмировал капитан, выходя на лестничную площадку. — Мокрухтин занимает две квартиры, под Ниной Ивановной и Юлей. Под комнатой старушки у него спальня, и над «божьим одуванчиком» топали, а над квартирой Юли почему-то никто не топал, в том числе этой ночью, хотя следы на чердаке есть и над ее квартирой. А?

— Согласен, коллизия интересная. Врут?