Два глазастые уродцаИз прогорклого болотца, Укрепившись в силе, К Фее приходили.И один был Лягушонок,Еле-еле из пеленок, Квакалка-квакушка, В будущем лягушка.А другой – Упырь глазастый,Персвертыш головастый, Кровосос упорный, И со шкуркой черной.Перевертыш, перекидыш,Он в болотце был подкидыш: Согрешил с Ягою Бес порой ночною.Лягушонок же зеленый,Презиравший все законы, Прыгал через мостик, Задирая хвостик.Два глазастые уродцаИз-под кочки, из болотца, Искупавшись в иле, К Фее приходили.«Ты», сказали, «иностранка,Сладкозвонка и обманка, Мы же нутряные, Водные, земные».Стали оба, руки в боки.«Ты», твердят, «без подоплёки. Пазуха-то есть ли? Все сидеть бы в кресле».Не понравился вопросик.Фея вздернула свой носик, Призывает свиту, Упырю быть биту.Впрочем, нет. Дерутся волки,Или глупые две телки, Фея же воздушна, И великодушна.Фея пчелкам приказала,Показали только жало, – И Упырь от страха Прыг в бадью с размаха.Лягушонок – мух глотатель,Пчел он тоже не искатель, И, как пойман в краже, «Квак», и прыг туда же.Два глазастые уродцаПали вниз на дно колодца, И скорбят речисто: – «Очень уж тут чисто».Фея ж пчелкам усмехнулась,На качалке покачнулась, И с Шмелем, дворецким, В путь, к князьям Немецким.
Мышь и воробей
Жили мышь с воробьем ровно тридцать лет.Никакие их ссоры не ссорили.Да вот в маковом зернышке путного нет,Из-за зернышка оба повздорили.Всякий, что ни найдет, все с другим пополам,Да нашел воробей это зернышко,«Что вдвоем, – он сказал, – тут делить будет нам!»И склевал он один это зернышко.«Ну, – сказала тогда черноглазая мышь,Сероспинная мышь, серохвостая, –Если так, воробей, ты со мной угоришь,И с тобой расплачусь очень просто я».«Писк! – тут пискнула мышь. – Писк!» – пропела она.И зверье набежало зубастое.«Писк! – пропел воробей. – Писк! Война так война!»Войско птиц прилетело глазастое.Воевалась война ровно тридцать летИз-за макова зернышка черного, –Пусть и мало оно, извиненья в том нетДля того преступленья позорного.Тридцать лет отошло, и сказало зверье:«Источили напрасно здесь зубы мы».Перемирье пришло. «Что мое, то твое».Так решили. «Не будем же грубыми!» –Воробью протянула безгневная мышьСвою правую ручку в смирении.Клюнул он поцелуй. И глядишь-поглядишь,Так вот людям бы жить в единении!
Шаткость
В безглазой серой мгле безмерность, безызмерность.Безотносительность, пустыня дней без вех,Бескрайность скатная, бродячих снов неверность,Отсутствие путей, хотя б ведущих в Грех.Нет линии прямой, куда ни глянет око,Нет радуги-дуги с делением цветов,Одна пространственность, зияние широко,И вдоль и поперек – поток без берегов.Поток ли, Море ли, кто точно установит?Что ни волна, то тень, и что ни лик, то нуль.Нет точных единиц. И слух напрасно ловитХотя б намек какой в пузыристом буль-буль.Бунт буйствует боев без цели и закона.Все тает. Плыть – куда? Вперед или назад?О, пусть бы четко встал хотя челнок ХаронаlНет перевозчика – ни даже в верный Ад.
В тюрьме
Все время, все время, скорблю и грущу. Все время, все время.В саду я посеял заветное семя,Расцветов напрасно ищу, Все время, все время.Так падают капли на темя, на темя,Холодною влагой, жестокой, как лед,Пытают, и холод терзает и жжет, Все время, все время.Быть может, на воле уж новое племяВозникло, смеется, не помнит меня. Я дал им огня.Им солнце зажег я, сам темный, стеня Все время, все время.
В сердце леса
Когда я прихожу в глубокий темный лес,И долго слушаю молчанье веток спящих, –В душе расходится густая мгла завес,И чую тайну чар, что вечно дышет в чащах.Вот только что я был всем сердцем возмущен,Обидел ли своих, иль был обижен ими, –Вся жизнь откинулась в один зеркальный сон,И все тяжелое в далеком скрылось дыме.Встает дыхание согревшихся болот,Чуть прошуршал камыш свирельной сказкой детства,И слышу я в веках созвездий мерный ход,И папарот сулит заветное наследство.Я руку протянул, касаюсь до сосны,Не колет зелень игл, и нет в тех иглах жала, –От сердца до небес один напев струны,Иди в глубокий лес, коль сердце задрожало.
Успокоение
Благоухание,Кажденье ладана,Души страданиеТобой угадано.Бряцанье мерное,Восторг горения,В тебе есть верноеУспокоение.Забыв укорности,Растаяв дымами,Молюсь в покорности,Душой с родимыми.Душой я с предками,Вовеки сущими,Чтоб снова веткамиОжить цветущими.
Прости
Прости меня, прости. Цветы дышали пряно,Я позабыл совсем, что где-то бьется боль,Что где-то сумерки и саваны тумана,Меня, счастливого, быть грустным не неволь.Я с детства был всегда среди цветов душистых.Впервые вышел я на утренний балкон,Была акация в расцветах золотистых,От пчел и от шмелей стоял веселый звон.Сирень лазурная светила мне направо,Сирени белой мне сиял налево куст.Как хороши цветы! В них райская есть слава!И запах ландышей – медвян, певуч и густ.В нем ум, безумствуя, живет одним виденьем.И ветер в камышах мне звонкой пел струной.Жукам, и мотылькам, и птицам, и растеньямЯ предал детский дух, был кроток мир со мной.Каким я в детстве был, так буду в дни седые.Фиалка – мой рассвет, мой полдень – пламя роз,Послеполуденье – нарциссы золотые,Мой вечер, ночь моя, сверкайте в играх гроз.Пусть все мои цветы, – о, мать моя святая,Россия скорбная, – горят мне на пути.Я с детства их люблю. И, их в венок сплетая.Их отдаю тебе. А ты меня прости!
Круглый год
Круглый год, как колобок,Покатился на Восток,А пришел он на Закат,В то же место, говорят.Круглый год пошел на Юг,Совершил он полный круг,И на Севере опять,Где же путь теперь начать?Круглый год пошел с Луной,Серп подвесил вырезной,А узнав ущерб, тропаЗавершилась у серпа.С Солнцем вышел круглый год,Очертил круговорот,И, принявши тот же вид,«С новым счастьем!» говорит.
