Том 3. Стихотворения
вернуться

Бальмонт Константин Дмитриевич
Шрифт:

У руля

Морским свеченьем горит волна, Направо волны, налево вал, Довеял ветер обрывок сна, В котором разум давно дремал. Тот сон – безвестность путей иных, То сновиденье – о берегах, Еще не спетый дрожащий стих, Тот клад заветный, что в пеленах. Я уплываю, так суждено, Мгновенья пали, их не вернуть, Увижу ль берег, увижу ль дно, – На Ориона я правлю путь.

Орион

Ориона, Ориона, Ориона три звезды Я зову тройным зазывом над стремнинами воды. Яркий пояс вышний Витязь, чуя с мраком бой, надел, С троекратным упованьем расширяю свой предел. Правя к Югу, веря Югу, бледный Север я люблю, Но, лелея в сердце призрак, волю дал я кораблю. Ориону, Ориону, Ориону, в битве с тьмой, Отдаю первоначальность, первый гимн весенний мой. Витязь встанет, Витязь глянет, и еще за ночью ночь. Сердце, слушай зовы света, и Судьбу свою пророчь. Бури страшны – лишь для страха. Веря в звезды – дышет грудь. Орионом, Орионом, Орионом явлен путь.

Сочетания

Дальний Сириус дрожью объят, колыбелится, тянется свет. Это – сказ, это – звук, это – сон, перекатная зыбь перезвона. И как ровно горит перед ним, начертанье высоких побед, Троезвездный размеренный звон, ослепительный систр Ориона.

Светоч Юга

С каждой ночью все направо содвигался Орион, Каждой ночью был к иному звездным пеньем дух взнесен, И в нежданный час однажды, над разбегом корабля, Расцветился знак желанный, чьим огнем жива Земля. Он земным владеет кругом, четырем велит ветрам, В первый миг он нас встречает, в смертный час он светит нам, В разных ликах засвечаясь, был надеждой разных мест, В Южном море он взнесенно воссиял как Южный Крест.

Ковчег вечерний

Луна взошла за Океаном И светом нежит нас медвяным. Корабль дрожит над мглой валов, Ковчег вечерний, улей снов. По вскипам зыбкого агата Скользит мерцающее злато. И я лечу, мечтой ночной, Пчела-виденье, в Край родной.

Тайнопись

Когда б тебя, с кем слит я в тайной цельности, Мог каждый миг я – взор во взор – встречать, Сверкали б мы в лазурной беспредельности, Скрепив судьбу, как звездная печать. И были б мы в причастии горения, Вгнезденные в созвездие одно, Дабы светить всем тем, чей путь – борение, В ночных степях, где глухо и темно. Когда б с тобой, с кем часто я в разлучности, Мой рок меня светло сковал навек, Звучали б мы псалмом вселенской звучности, И пили б все от светловодных рек. Все ж мнится мне, что, если здесь в мгновении Так часто мы с тобой разлучены, Двойной звездой, в грядущем вознесении, Мы бросим в мир немеркнущие сны.

Только ты

Только ты меня можешь вести по путям,   Где горячая молния – там. Только ты мне отрада и правый мой суд,   Если обруч я выкую – тут. Лишь одна есть рука, и в ночи, и средь дня,   Для горячего в беге – коня. Лишь один есть стрелец, что умеет в мету   Без ошибки попасть – на лету. Лишь с тобой мой полет чрез простор темноты,   Хоть за край если в пропасти – ты. И с хоругвью в ветрах, за тобой я лечу,   Гром готовится встретить нас – чу!

Лебединая песня

Я раскрыл лебединые крылья, И коснулся крылами зари, И легко, высоко, без усилья, Возлетел. Мой размах повтори. Если хочешь лететь легковольно, Там, где звезды подобны ручью, Ты пойми и почувствуй безбольно Лебединую песню мою. У лети от родного затона, От знакомых родных ступеней, Убаюкай дрожание стона, Будет песня полней и звучней. Искупаешься в Солнце безвестном, Обвенчаешься с Новой Луной, И к пределам желанным, хоть тесным, Прилетишь с полнопевной весной. Из пустынь, что лазурно-высоки, Упадешь белоснежно к гнезду, И качнешь ты родные осоки, Закачаешь на влаге звезду.

С молнией

К тебе я в грозах прилетал, Тебя дождями я кропил, С тобою светлый пил бокал, И слушал тихий звон кадил, Тебя я в лунный ввел опал, И быстрой молнией светил. И если будет мне дано Продлить земную череду, И если в яркое звено Я вброшу вновь и вновь звезду, Томись и жди, раскрыв окно, Я снова с молнией приду.

В ночах миров

Я вброшен в мир неведомой Судьбою, И с вихрями зиждительными свит, Я должен мчаться бездной голубою, Одетою ночами в аксамит. Я должен быть светильником летящим, Прорезать мрак алмазною слезой, Быть светляком глубинностям и чашам, Игрой зарниц загрезить за грозой. Струною петь о таинстве стремленья, Зачать, качать протяжный перезвон, В зеркальность дней пролить волну продленья, Создав напев, лелеять зыбкий сон. Но был бы я безмерно одиноким, Когда б в ночах, с их мглою голубой, Я не был слит с виденьем звездооким, И не горел тебе, в себе, тобой.