Том 3. Стихотворения
вернуться

Бальмонт Константин Дмитриевич
Шрифт:

Мироздание духоборческое

В стезях, когда Вселенная, Повсюду безызменная, Была в себе, одна, Одна как тишина, – Без лунного течения, Дневного украшения, И Бог был в Божестве, В том умном Существе, – Возникло в нем сверкание, То – первое желание, И в брызгах светлых рек Родился человек. Да будем же торжественны, Зане мы все Божественны, С превыспренних высот Чрез нас огонь идет. Весь мир в себя вмещающий, Вещающий, сверкающий, Да будет сын отца Вселенским без конца.

Дух

В Духе мы рождаемся, В Духе утверждаемся, Бодрствует в нас Дух, Он нам глаз и слух. В Духе – вознесение, Сладостность пронзения, В Духе свежесть струй, Сим мечом воюй.

Бог живой

Бог живой, пророк нелживый он, Камень крепкий, терпеливый он, Он нам лестница высокая, Он звезда нам златоокая, Он кадило благовонное, С тихим звоном вознесенное, Он нам риза златотканная, Сила сердца, Духом данная, Церковь он нерукотворная, Высота, от звезд узорная, Луч от Неба, кем ликуем мы, Меч от Духа, кем воюем мы.

Голос оттуда

«Я не один, потому что Отец со Мною».

Ев. от Иоанна, 16:32
Был древле зов. Ему я внемлю. Слеза слагается в кристалл. Христос, дабы сойти на Землю, Среди людей Евреем стал. Я это ведаю, приемлю, Без этого я скудно-мал. Зачем лачугу Иудея Он выбрал на земле как дом? Тот возглас, в сердце тяготея, Для сердца разрешен Христом. Его святою кровью рдея, Мы светлым цветом расцветем. Самозакланный, во спасенье Всех, кто приидет ко Христу, Он на Земле Свое служенье Вметнул как светоч в темноту, Средь обреченных на мученье, Что верны на своем посту. В решеньи выспреннем и строгом В Египте он ребенком был, И по Халдейским Он дорогам Свой путь – незнаемый – пробил, И, Бог, пришел в Израиль Богом, И Человека возлюбил. В суровом царстве Иеговы Возник воздушнейший цветок, Разбиты древние оковы, Лилейно пенье кротких строк, Не тщетны в мире были зовы, Здесь дан рядам веков намек. Кто скажет «Нет», в том хитрость змея, Возжаждет поздно – молвит «да», Пребудем – сердцем не скудея, Мы – здесь, нас призовут – туда, Несть Эллина, ни Иудея, Есть Вифлеемская звезда!

Лазарь

Лазарь в своих пеленах, Страх в изумленных глазах. Тайна дрожит там, сквозя, То, что промолвить нельзя. Будет он снова живым, Тленье исчезло как дым. Только до смерти, в зрачках, Будет за радостью – страх.

Воистину

Пройдя чрез ужас тления, Безмерность усыпления, Смущенные, сожженные, Из Ада изведенные, Еще понять бессильные Свое освобождение, Стоят могильно-пыльные, Но чуют воскресение, И словно шепчет лес: – «Воистину воскрес!»

Смертные гумна

Смертные гумна убиты цепами. Смилуйся, Господи жатвы, над нами. Колос и колос, колосья без счета, Жили мы, тешила нас позолота. Мы золотились от луга до луга. Нивой шептались, касались друг друга. Пели, шуршали, взрастали мы в силе. Лето прошло, и луга покосили. Серп зазвенел, приходя за косою. Словно здесь град пробежал полосою. Пали безгласными – жившие шумно. Пали колосья на страшные гумна. Колос и колос связали снопами. Взяли возами. И били цепами. Веять придут. Замелькает лопата. Верные зерна сберутся богато. Колос, себя сохранявший упорно, Будет отмечен, как взвесивший зерна. Колос, качавший пустой головою, Лишь как мякина послужит собою. Зерна же верные, сгрудясь богато, Будут сиять как отменное злато. Дай же, о, Боже, нам жизни счастливой, Быть нам разливистой светлою нивой. Дай же нам, Боже, пожив многошумно, Пасть золотыми на смертные гумна.

Четыре угла

Четыре в здании угла, Четыре истины на свете. Быть в красоте. Не делать зла. Любить весь мир. И быть как дети. Быть в послушаньи красоты, Самозаконной, самоценной. Любить как я любое ты, Пронзать лучом свой сумрак пленный. Остерегайся сделать зло. Исправь, что здесь исправить можно. Алмазно-чистое стекло Храни. И шествуй осторожно. А если ты его разбил, Припомни: – В страшной силе жара, Всем напряженьем тайных сил, Ты явишь новью то, что старо.

Благовест

Я всем пою мое благословение. Нет никого, кто был бы мне врагом. Я был в Огне. Но в кузнице мгновения Я претворил металла тяжкий ком. Он темным был. Я дал ему пылание. Его вметнул я в огненную печь. Был звон и дым. И диво-изваяние Я молотом сумел из тьмы извлечь. И вот иду. Я разлучен с горнилами. Я с каждым здесь. От всех я ухожу. Все существа мне стали близко-милыми. Я показал им светлую межу.

Огнедымы

Был в огнедымах я, был в водаверти я, Пересоздания пытку прошел. И возвещаю вам радость бессмертия, Беден и счастлив на зыбях всех зол. Гол, и одет солнцебыстрыми крыльями, Гордая птица, смиренно живу. Не утомлюсь никакими усильями, Лишь бы мне снилось опять наяву. Вижу Египет я. Тайну загробную. Взмахами крыльев я дымку пряду, Светлую, жаркую, солнцеподобную, В сердце незримую слышу звезду. Помню, как вольный запутался в сети я. В храме я. Бог я. Меняется сон, Дымные тают, как горы, столетия. Тысячелетия. Я Фараон. Рядом со мною, – что мною возлюблена, Втянута Солнцем в блестящий узор, Мною отмечена, мною погублена, Вестница Солнца, земная Гатор. Тают туманами тысячелетия. Солнце и странам велит засыпать. Чисел сплетение в пламенной смете я. Ветер, а завтра я водная гладь. Я мое – все мое, свитки свершенностей. Огненный суд, чтоб проверить любовь. Верить и в царство ввести многозвонностей. Песнь моя, светлый конец приготовь!