Том 4. Стихотворения
вернуться

Бальмонт Константин Дмитриевич
Шрифт:

Осень

Как пламенеет огненная осень, В ней красочнаго более расцвета, Чем в самый яркий, звонкий полдень мая, Она прозрачней, чем июньский воздух, Сентябрь соединяет царский пурпур С тем золотом, что ведает бездонность. Воздушной синью залита бездонность, Духотворит всю безпредельность осень, Еще на бересклете рдеет пурпур Как будто бы весеннего расцвета, Но свист синиц, пронзая чистый воздух, Гласит, что далеки напевы мая. Он слишком был громоздким, праздник мая. Забыта в нем сполна была бездонность, От цвета всех дерев хмельной был воздух, Но в каждом поцелуе скрыта осень, Багряный мак, разлив огонь расцвета, Ярит пожар, поит кровавый пурпур. В пронзенном страстью сердце плещет пурпур, Душа скорбит, что ломко счастье мая, Предел нам – в самом запахе расцвета, Коснувшись дна, мы рушимся в бездонность, И разве плод – не смерть цветка, не осень, Вкруг красных яблок грустью дышет воздух. Когда допета песня, грустен воздух, Когда дожегся день, закатен пурпур, Чу, в голосе стрекоз такая осень, Что чудится – и не было нам мая, Со всех сторон в нас глянула бездонность, Пойми не цвет цветка, а смысл расцвета. Пред смертью в листьях – все цвета расцвета, Весь в золоте сентябрьский гулкий воздух, Клик журавлей сквозь синюю бездонность Уводит мысль туда, где вечный пурпур, От жизни – к жизни, чрез пороги мая – В созвездность зим, в пасхальность – через осень. Верховна осень, в ней всецвет расцвета, Превыше мая проясненный воздух, До завтра пурпур прячется в бездонность.

Вечер

Он голубой, он вглубь уводит, вечер, В нем крайний миг свой, рдея, знает Солнце, Серебряной ладьей всплывает Месяц, Вступает мир дневной в преображенье, И синева с Вечернею Звездою Средь песен мира лучшая есть песня. Я помню час, вдали звучала песня, Та, лучшая, в мой первый вещий вечер, Я был ведом неведомой звездою, Далекой, словно в Вечность плыло Солнце, Я полюбил, любовь – преображенье, За лесом выплывал огромный Месяц. Пурпуровый, плывя, стал белым Месяц. Звеня, вдали, звучала в сердце песня, Разросся лес, прияв преображенье, В июне ночь – лишь углубленный вечер, И чудилось, что, закатившись, Солнце Горело вновь – Вечернею Звездою. Не яркой ли огромною звездою Впервые, древле, всплыл в лазури Месяц? Не жаркой ли звездою было Солнце, Когда возникла творческая песня, И день был с ночью, утро было вечер, И все – канун, и все – преображенье? Блажен, кто знал, за мглой, преображенье, Блажен, кто путь свой выпрямил звездою, Люблю тебя, проникновенный вечер, Люблю тебя, меняющийся Месяц, Жива лишь переменой звука песня, Меняя нас, ведет нас к счастью Солнце. Меж всяких вер я верю только в Солнце, Оно взойдет, – и в нас преображенье, Любовь придет, – и в птичьем горле песня, Звезда должна стремиться за звездою, Любовь, ты Солнце, за тобой я, Месяц, Вся наша жизнь – пред новым утром вечер. Зеркальный вечер вглубь уводит Солнце, Чтоб глянул Месяц, путь в преображенье, А в сребросинь звездою всходит песня.

Ночь

Зазывчиво молчанье черной ночи, Таит миры сверкающая бездна, Вскипает жизнь в ней, в обрамленьи смерти, Ведомая разведчивой любовью, В ней слышится заслушавшейся мысли Всеблаговест, бездонная всезвучность. Как колокол – безмерная всезвучность, Исходят из величественной ночи Ручьистыя ветвящияся мысли, Питает корни их – немая бездна, Оазисы изваяны любовью В пустыне – подчиняющейся смерти. Не победит неисследимой смерти, Гудящая роями дум, всезвучность, Но будет жизнь всегда, горя любовью, Выковывать в миры железо ночи, И синяя не утомится бездна Растить – во тьме корнящияся – мысли. Звезда к звезде, от мысли к дальней мысли, Бросает звон волна в плотину смерти, Ликуют жорла мрака, плещет бездна, Созвездная раскинулась всезвучность, Он черный, черенок кинжальной ночи, Но золото по стали – мысль с любовью. Глядящий в ночь всегда пронзен любовью, Из сердца брызжет жизнь, скрепились мысли, Издревле ночь – одна, и в ней все ночи, Она глядит, зрак мира, в пропасть смерти, Глаголет первозданная всезвучность, Что грозная не потопляет бездна. Не топит душу в черных глубях бездна, Всегда – умерший воскрешен любовью, Гудят колокола, поет всезвучность, Крылатый рой, созвенья, гроздья мысли, Воистину взрастает жизнь из смерти, Шумят леса дремучей черной ночи. Из древней ночи новью плещет бездна, Завеса смерти взвихрена любовью, В упорной мысли – верная всезвучность.

Юность

Какая опрометчивая юность, В ней все – мечта, загадка и зеркальность, Ей любо отразить в себе все небо, Она в дремучий лес вступает с песней. Не чувствует, о чем шумят вершины, И тонет в неожиданной печали. На рубеже таинственной печали, В ненасытимой жажде грусти юность, Ей говорят древесныя вершины, Что в мире опрокинута зеркальность, Немая синь не отвечает песней, Лишь говорит огнем и громом небо. Не высота, а глубь и бездна – небо, В нем свиток неисчисленной печали, И страстью, сказкой, жаждой, мыслью, песней, Всем тем, что манит и волнует юность. В бездонную откинувшись зеркальность, До острой мы касаемся вершины. Как шелестят, поют, шумят вершины О том, что от земли отдельно небо, Что, глянув ниц в затонную зеркальность, Звезда всегда исполнена печали, И что всегда, идя, проходит юность, И где она, – за лесом скрылась с песней. Старинной многоопытною песней, Вещают многолиственно вершины, Что где-то там за лесом тонет юность, Лишь зачерпнув чуть-чуть немое небо, И все же столько взяв в себя печали, Что ею вся полна ея зеркальность. Лесное эхо, призрак, зов, зеркальность, Невнятный сказ, пропетый дальней песней. Блестящий луч, упавший в грань печали, Шумящия древесные вершины, Что зыбью всходят, а не входят в небо, Такая ты, всегда такая юность. О, юность, ты алмазная зеркальность, Ты чуешь небо, меришь землю песней, Дойдя вершины, не уйдешь печали.

Капля

Я чую жизнь – как золотую россыпь, И осыпь самоцветов мне – мгновенья, Я тихо услаждаюсь тайным звоном, Живу, грущу, люблю и помню Вечность, О целом Солнце говорит мне капля, В ней радуга и синее в ней Море. Всегда гудит и с плеском стонет Море, Поверх валов белеет влаги россыпь, Живет и светит каждая в нем капля, Бежит вкруг всей Земли тропой мгновенья, В нем утром – час мой, темной ночью – Вечность, И обо всем поет разгудным звоном. И свадебным, и похоронным звоном Вхожу в неисчерпаемое Море, Вокруг меня – лазурной рамой – Вечность, В коей судьбе – камней редчайших россыпь, Живя, живу, и музыкой мгновенья В моей крови любая плещет капля. Я помню, как упала с неба капля, Ударясь в крышу дома с легким звоном, Я был дитя, но, власть поняв мгновенья, Постиг, что в Небе мощное есть Море, Что дождь, и гром, и молния есть россыпь, Но в россыпях не истощится Вечность. С тех пор меня не покидает Вечность, За каплей крови в стих нисходит капля, Всех красок мира знал я в мире россыпь, На всех морях мечту баюкал звоном, И никогда мне не изменит Море, Ведя меня в мирах стезей мгновенья. Вы, крылья райской птицы, вы, мгновенья, До смерти пойте мне, как дышет Вечность, Приливом и отливом живо Море, Я капля в нем, но как богата капля, За молнией я падаю со звоном, И вкруг меня цветов несчетна россыпь. Живая россыпь краткаго мгновенья, Певучим звоном нам вещает Вечность, И капля я, но путь всех капель – в Море.

Виолончель и скрипка

Яну Кроллю

Лесная
Медовый цвет. Осенняя дубрава. В последний раз жива собой заря Листвы, в чьем взблеске царственная слава, Багряно-желтый праздник сентября. Медвяный хмель и грусть в медовом хмеле, Воспоминанья – к нити златонить, Тягучий гул и гуд виолончели Не хочет-хочет лето схоронить. И, прежде чем, хрустя, придут морозы, Преображая даль пути в сугроб, Листва – нарциссы желтые и розы, Из золота изваян мигом гроб. Верхом, вдвоем, на двух конях буланых, Мы проезжали пустошью лесной, И сердце было все в расцветах рдяных, Но молча дух мой пел, что ты со мной. В лазури журавли тянулись клином, Безбрежный блеск – в себе был смысл и цель, И с медленностью, свойственной былинам, Лесная пела нам виолончель.
Виолончель и скрипка
Виолончель – влюбленная Славянка, В ней медленно развитие страстей, Она не поцелует спозаранка, Неспешен ход ея к черте огней.   А скрипка – юная Испанка,   А скрипка – молния и пьянка,   И каждый миг – зарница в ней. Виолончель – глубокий путь потока, Пробившаго дремавшую скалу, Вершинный говор-гул ствола к стволу.   А скрипка – птица, одиноко Поющая сквозь месячную мглу, И скрипка ластится, как светы к водоему, Стрелой тончайшею свою пронзает цель.   Но полнопевную истому   Мне только даст виолончель.
Скрипка
Скрипка – всклики, всплески, пламя, Горло птицы, гуд жука, В чаще леса: ночью, в яме, Пересветы светляка.   В мшистой ямине, в ложбине,   Ключ, разбрызгавший свой ток,   С сердцевиной златосиней,   Сказкой дышащий цветок. Полным ходом пляшет танец, Поцелуй к струне в смычке, Сразу вспыхнувший румянец На застенчивой щеке.   Кто-то вспомнил что-то где-то,   Самого себя ища,   В ярком выступе просвета   Бьется лист о лист плюща. Камня луннаго окраска – В глубь себя вошедших – слов, Паутинная завязка Неразвязанных узлов.