Годман Дэвид
Шрифт:
В ответ Муруганар начал петь стихи, сочиненные в храме, но эмоции взяли верх над ним. Его глаза наполнились слезами, и он не мог продолжать.
«Вы не можете читать? – спросил Бхагаван. – Дайте мне. Я сам прочитаю».
И Бхагаван прочел поэму вслух. До этого времени Муруганар очень скрупулезно относился к тому, чтобы наделять свои сочинения определенной рагой или мелодией, поскольку по традиции определенные размеры или темы должны исполняться особым образом. После этой первой встречи с Бхагаваном он больше никогда не пел свои поэмы [34].
Хотя он явно прибыл, будучи уже в состоянии глубокой преданности, первый визит не прошел гладко. Б.В. Нарасимха Свами беседовал с ним, изучая его биографию «Самореализация». Вот что Муругунар рассказал ему в феврале 1930 года.
В первые два или три дня после моего приезда мне давали какое-то лекарство. Я не знаю, что это было такое, но оно оказало стимулирующий эффект и ошеломило меня. Я сидел перед Махарши и концентрировал свой ум на его личности. Через несколько минут у меня появилось видение света. Этот свет разливался по всему его телу и вокруг него. Тело, тем не менее, можно было отличить от окружающего его света. Не знаю, как долго это длилось, поскольку я полностью утонул в созерцании этого видения. Кунджу Свами, Дандапани Свами и Аруначала Свами присутствовали при этом. Потом Махарши явился мне в виде Христа, не могу сказать, по какой причине, а потом как Мохаммед и другие великие души, тоже по необъяснимым причинам. Я потерял свою прежнюю личность на это время, потому что она потонула и потерялась в гигантской океанской волне нового состояния духовности. Я чувствовал, что все мое переживание похоже на сон, смутный, нереальный и таинственный, вопреки ощущению, что я все так же находился в бодрствующем состоянии. В меня вселился страх, будто нечто душит мое земное состояние бодрствования и отбирает у моего бывшего «я» чувство реальности и индивидуальности. Я почувствовал, что вследствие этого я могу оказаться навсегда привязанным к этой странной жизни в Тируваннамалае и буду навсегда потерян для моей матери, чьей единственной поддержкой я являлся.
И я стал кричать что-то вроде: «Вот банда грабителей, зовущихся сиддхами, и во главе их Рамана Махарши! Все они замышляют захватить души, которые приближаются к ним в бодрствующем состоянии, и тут же околдовать их этой своей жизнью сиддхов и добавить к своей группе! И раз моя мать, или кто-либо еще не в силах увидеть меня здесь или забрать меня обратно из их железных тисков, я должен сейчас же отправиться отсюда!»
Я также добавил, смотря на эту яркую ослепительную фигуру Махарши и обращаясь к нему: «И вот я, неспособный даже на несколько мгновений вынести этот свет. Как удивительно, что женщина, твоя мать, носила тебя в своем чреве девять долгих месяцев».
И в этом возбужденном состоянии, в этом исключительном напряжении, я продолжал выступать больше часа, прерывая свою речь неоднократными простираниями перед Махарши. После этого я бродил в округе с Кунджу Свами и Аруначалой Свами, в основном у Пали Тиртхама и Ченгам Роад часов до трех утра. Я чувствовал, что все попытки сбежать из ашрама будут тщетны, так как весь Тируваннамалай вызывал у меня то же самое подавляющее чувство, затопляя мою индивидуальность, что Тируваннамалай и Махарши заполняют все пространство и являются одним и тем же.
Я спросил Кунджу Свами, что он помнит о первом визите Муруганара.
Он ответил: «Мы не знали, в чем было дело. Он бессвязно бормотал и выглядел очень взбудораженным. Бхагаван попросил нас присмотреть за ним, потому что он, похоже, не мог позаботиться о себе. Даршан Бхагавана иногда оказывал шокирующее воздействие на новых посетителей. Мы знали, что с посетителем не могло произойти ничего плохого пока он был под защитой Шри Бхагавана, и поэтому я не особенно тревожился из-за поведения Муруганара. Ему просто нужно было, чтобы кто-то присмотрел за ним в течении несколько часов пока он не успокоится».
Возможно, «лекарством», которое давали Муруганару, была ганджа, поскольку среди садху, собравшихся вокруг Бхагавана, было несколько тех, кто регулярно принимал этот наркотик. Бхагаван часто выражал свое неодобрение такого поведения, но оно все-таки продолжалось на периферии ашрама.
Стих 339 из «Шри Рамана Саннидхи Мурай», по-видимому, касается этой волнующей первой встречи с Бхагаваном:
Для приходящих к Тебе, о Господь,
Милость Твоя как океан велика.
Когда я, готовый к служению, приблизился
К стопам Твоим, Ты, улыбаясь, взглянул
На меня, и в этот миг явил
Моему глазу ума
Видения разные, редкие, чудесные,
Прежде невиданные!
Во время той же самой поездки в Тируваннамалай, несколько дней спустя, когда я уже не принимал лекарства, оказавшее стимулирующий эффект, я снова сел перед Шри Бхагаваном и испытал похожее переживание. Снова фигура Махарши стала светиться, и мое чувство индивидуальности вновь потонуло. Вновь поднялись мои страхи, что если я останусь дольше в его присутствии, то буду потерян для моей матери. Поэтому я поспешил из ашрама в город и переночевал в доме одного из своих учеников.
В последующие месяцы я часто приезжал туда. Я слушал вопросы, которые люди задавали Махарши, и его ответы на них. Постепенно я подвергался его влиянию и мое мировоззрение менялось. После того, как моя мать умерла в 1924 году, я оставил работу в июле 1926 года приехал в Тируваннамалай, где и стал жить постоянно. С тех пор я здесь, и на сегодня написал более тысячи стихов о Бхагаване [35].
Этот рассказ настолько самоуничижительный, и я могу лишь сделать вывод, что в последнем абзаце Муруганар намеренно умаляет свое переживание и свои достижения.