Охотник прекращает стрижку и обходит меня кругом:

— Можно было бы пройтись машинкой, но и так сойдет.

Я ощупываю голову рукой. Когда пальцы скользят по стриженым волосам, я понимаю, что давно уже не притрагивался к голове.

— Заглянешь в ванную? Или дождешься, пока я тебя побрею?

— Я могу сам побриться, — отвечаю я.

— Конечно можешь. Но я сейчас в ударе, Даниэль. Так что наслаждайся. Представь, что ты в каком-нибудь роскошном салоне…

Он похлопывает себя по щекам.

— Бритье, увлажнение. Эй, ты только посмотри на эту леди, — ухмыляется он.

Оборачиваюсь и вижу девушку со стойки регистрации. Она держит в руках пену для бритья и одноразовую бритву.

— Мне сказали, у вас завтра важная встреча, — произносит она с улыбкой.

— Это правда.

Охотник подходит к ней, пританцовывая, забирает пену с бритвой.

Он уже нарочно паясничает. Это его звездный час.

— Миска! — кричит он, взмахивая рукой. — Подайте мне миску с теплой водой!

Моя кожа так загрубела и пересохла, что даже пена и новенькая бритва не спасают: процедура все равно не из приятных.

Закончив работу, Охотник ведет меня в ванную. Мы стоим рядом, и я вдруг понимаю, что он младше меня, причем прилично. Седина обманчива.

— Пойдет? — спрашивает он.

Я провожу рукой по щеке, по подбородку:

— Ты отлично потрудился. Спасибо.

— Мы скинули тебе лет десять.

Смотрю на себя, и на ум приходят овцы после стрижки — бледные и беспомощные.

Ловлю в зеркале взгляд Охотника.

— У тебя есть дети? — спрашиваю.

Отводит глаза.

— Надо добыть для тебя чистый пиджак, — говорит он. — А еще тебе пора помыться. Могу покараулить у двери, если хочешь.

— А почему ты мне помогаешь? — спрашиваю я. — В смысле, спасибо, конечно, я очень благодарен.

Охотник склоняет голову набок:

— Благодарность. Разве этого мало?

Он делает упор на каждом слоге этого слова, темно-фиолетового, как синяк.

Я медленно раздеваюсь. Не привык быть голым, ощущения какие-то странные. Вода льется очень долго, никак не становится горячей. Наконец набираю полную раковину и натираю руки мылом. Оно пахнет яблоками. Стараюсь вымыться как можно быстрее, избегая своего отражения в зеркале. Потом извожу целую пачку зеленых бумажных полотенец, чтобы вытереться насухо, и еще одну — на то, чтобы отскрести грязь с рубашки и брюк. Когда я наконец одеваюсь, от влажной ткани холодок пробегает по телу.

Едва я появляюсь на пороге ванной, Охотник хватает меня за плечи и одобрительно поводит носом.

— Она будет любить тебя, — произносит он. — Мне тут надо повидать одного человечка, насчет пиджака. Я мигом.

И он правда скоро возвращается. С коричневым вельветовым пиджаком.

— В тон к твоим брюкам, — подмигивает мне Охотник.

Пиджак немного тесноват в подмышках. Подкладка порвана, но если застегнуться — этого не видно.

— Очень славно, — говорит леди Грейс, краснея.

— Чертовски здорово! — Охотник крутит меня во все стороны. — Чертовски здорово.

— Но у меня нет… — Я запускаю руку в карман. На самом деле у меня есть пара фунтов мелочью, но я не хочу их отдавать — вдруг мне нужно будет купить тебе что-нибудь?

— Даниэль, — Охотник хлопает меня по спине, — это подарок, приятель. На счастье.

Утром, когда я проснулся, Охотника уже не было.

— Он оставил вот это, — говорит девушка на стойке регистрации, протягивая мне почти пустой баллончик дезодоранта. Женского. Розовый мускат.

Я иду в ванную, задираю рубашку и спрыскиваю подмышки. На прощание я отдаю девушке свою старую куртку и прошу передать тому, кому она пригодится, или просто выкинуть.

— Удачи, — говорит мне девушка. — Ни пуха.

Я снова проделываю путь к тебе. Я устал до мозга костей, и желудок снова завязывается узлом. Рисунок как раз уместился в левом кармане пиджака. Баллончик — теперь почти пустой — оттягивает правый. Я весь вспотел и пахну, как женщина.

Подхожу к дому и замечаю, что он изменился. Через несколько секунд до меня доходит, что не так: дерево. Кто-то подстриг его очень коротко, и оно теперь едва достает до подоконника. Перед крыльцом, на небольшом пятачке, усыпанном гравием, стоит большой мешок для мусора, из которого торчат ветки и листья. Дом кажется оголенным. Подойдя к двери, я вижу, что мебель вытащили на середину комнаты и накрыли пленкой. Стены побелели, но из-под новой краски проглядывает прежняя. Ты собираешься уезжать. Или уже уехала. Прислоняюсь к стене, чтобы не упасть.

Вспоминаю Охотника, грозно потрясающего кухонными ножницами. Пытаюсь запомнить прикосновение его рук, когда он натягивал кожу, чтобы побрить меня чище. Это все не должно пропасть даром.

Но я не могу позвонить. Паника сдавливает горло. Я подготовил фундамент. Вымылся, побрился. И времени почти не осталось.

Но мне нечего тебе предложить.

Вспоминаю, как твоя мама жила в моей крошечной квартирке в Хорсни. Зеленый ковер с рисунком из белых и розовых треугольников. Оконные рамы прогнили, вся кухня в подпалинах. Я пригласил Жюлианну к себе где-то за месяц до того разговора в кафе. Одолжил у друга машину и подвез ее от парка Хэмпстед-Хит.