Чего же хотели неоленинцы? Прежде всего, как говорил в своем новогоднем обращении 31 декабря 1988 года их лидер, „возрождения ленинский концепции социализма” . Если верить принадлежащему к этой группе Бурлацкому, они намерены были в ближайшее время провести в стране социальную революцию, иначе-де СССР станет второй Индией.

Из этого можно сделать следующий вывод. Неоленинцы будут

продолжать борьбу за сохранение статуса сверхдержавы, не отказываясь от равного с Америкой участия в решении мировых дел; они намерены вывести страну из экономической отсталости, превратив ее в современное, отвечающее требованиям научно-технической революции государство, но при этом хотели бы уделить внимание и запросам народа.

Против первых двух положений неосталинцы не возражали. При всех своих разногласиях обе группировки были едины и в своем стремлении сохранить руководящую роль партии. И неосталинисты, к которым относили Лигачева, Чебрикова, Щербицкого, хотели остаться руководителями сверхдержавы, и они были за технические новшества, но путь к этому, по их мнению, лежал в улучшении оправдавшей себя, приведшей к власти их партию и их самих, созданной Сталиным и усовершенствованной его преемниками тоталитарной государственной машины. Группе Горбачева было ясно, что машина не работает. Машина все годы, направлявшая свои основные усилия на обеспечение потребностей правящего слоя, на удержание его у власти, неспособна была переключиться на удовлетворение потребностей населения. Она уже не управляла обществом. Наоборот, ее использование делало общество неуправляемым. Понимание того, что это ведет к социальному взрыву и потере власти, вынудило Горбачева и его сторонников вступить на путь реформ. Конференция показала, что борьба между неоленинцами и неосталинцами еще далека от своего завершения.

Коль скоро дальнейшее укрепление власти генсека было санкционировано, оставалось лишь ждать, когда он осуществит то, что не удалось ему на партконференции. Это и произошло на пленуме ЦК,созыва которого, по-видимому, никто не ожидал.

Неожиданно отзывается из Нью-Йорка прибывший для выступления в ООН Шеварнадзе, прерывает свой визит в Индию Язов, из Швеции срочно вылетает в Москву маршал Ахромеев. Мало кто знал, что поспешность созыва пленума объяснялась желанием воспользоваться отсутствием Лигачева, выехавшего из столицы.

Всего около месяца назад, 26 сентября, было объявлено о визите Громыко в Северную Корею. Но через неделю, 10 октября последовало сообщение о его отмене. По-видимому, какие-то события, о которых ничего не сообщалось, происшедшие именно в эту неделю, и привели к созыву пленума.

Что произошло на нем, не столь уж и важно. Важен его результат. Двадцатиминутный „блиц” Горбачева окончился удалением из Политбюро Громыко, Соломенцева, Долгих, Демичева, а из секретариата как совсем недавно туда введенного Добрынина, так и ветерана Капитонова.

Вместе с небывалой в истории партии коллективной оставкой в апреле 110 членов ЦК — почти трети его состава — это не оставляло сомнений в умении генсека добиться своего, в мастерском владении им приемами внутрипартийной борьбы. А ведь еще за год до этого в своей книге о перестройке он заверял и страну и весь мир в том, что „Политбюро, Центральный Комитет сплочены как никогда и ничто эту сплоченность не в состоянии поколебать”.

Пленум привел к значительному ослаблению главных противников генсека — Чебрикова и Лигачева. В связи с этим появляются значки со словами: „Егор, ты не прав!”, и „неправому Егору” поручается руководство сельским хозяйством страны. На этом посту, который любители острых слов сравнивают с Бермудским треугольником, бесследно исчез уже не один претендент на спасение советского сельского хозяйства. На освободившиеся места выдвигаются люди генсека — Медведев, Лукьянов, Власов, Пуго, Разумовский, Бирюкова.

Собравшаяся срочно 1 октября 1988 года сессия Верховного Совета освобождает А. Громыко от должности председателя президиума и избирает на этот пост Горбачева. А ведь всего три года назад он доказывал депутатам Верховного Совета, что новые условия требуют интенсивной работы в ЦК и Политбюро, и потому ЦК решил, что генсек не должен совмещать должность председателя Верховного Совета СССР, почему он и предлагал избрать А. Громыко.

Теперь все менялось. Теперь именно те же новые условия требовали чтобы Горбачев занял оба поста. Обосновывая это положение в появившейся в середине июня в „Литературной газете” обширной статье, Ф. Бурлацкий не нашел лучшего довода, как указать на то, что разделение постов приведет... к борьбе за власть! „Свобода не может возникнуть в результате предоставления полной власти одному человеку”, замечает в связи с этим американский комментатор.

Так совершается второй октябрьский переворот. Незадолго до него „Известия” публикуют сказанное Горбачевым на встрече с руководителями средств массовой информации: „Мы видим, что некоторые проблемы сейчас не решить, пока не вмешаешься по-старому, как раньше. А куда деваться? Такова реальная жизнь”.

По-старому он и поступил, используя те же апробированные методы удаления своих соперников, какие до него применяли все его предшественники от Ленина до Черненко. Как и они, к овладению властью он шел путем тончайших интриг, искусно подготовленных закулисных маневров, внезапных атак. Все это совершалось в тайне, и страна ставилась перед свершившимся фактом. Свергнутым с Олимпа возможности объяснить свою позицию предоставлено не было.

Период междуцарствия, когда Лигачев мог называть себя „вторым генсеком” и даже решился бросить „первому генсеку”письмом Андреевой — прямой вызов, — был положен конец. Схватка в октябре привлекла внимание к борьбе за места на самом верху. Менее заметной была она внизу, где происходила постоянно.

Восемь областей РСФСР уже оказались в руках тех, кто раньше работал либо с Горбачевым, либо с Разумовским. Свобода местных парторганизаций в выборе своих руководителей сведена была до минимума, по-прежнему действовала практика выдвижения на высшие партийные должности обкатанных на работе в ЦК аппаратчиков. Важнейшая роль в этом деле была отведена Г. Разумовскому. Она сходна с той ролью, которую при Сталине играл Маленков, а при Брежневе Черненко.