Так обстоит и будет обстоять дело в Советском Союзе до тех пор, пока партия командует армией, КГБ, МВД, пока в ее руках радио и телевидение, почта и телеграф, железные дороги, финансы, распределение жизненных благ, пока все важнейшие места заняты членами партии и назначение на них зависит от нее, пока действует сеть партократов, тесно связанных между собой узами патронажа и взаимопомощи. Прежде чем вести разговор о демократии, необходимо обрубить щупальца этой охватившей всю страну партомафократии, лишить ее власти.

Под влиянием происшедшего в восточноевропейских странах впервые в своей декабрьской речи на пленуме после Мальты Горбачев намекнул на возможность отказа от закрепленной в конституции ведущей роли партии, но не теперь, а в будущем. Сахарова это не удовлетворило, и он выступил с призывом провести всеобщую забастовку протеста.

В распространении этого призыва инициаторам забастовки и в пору гласности пришлось полагаться не на внутренние средства информации, а на зарубежные. А они оказались не на высоте.В этот момент как никогда проявилась их слабость, недостаточная оснащенность их специалистами высокого класса, способными оценивать и анализировать происходящие события, видеть глубинную суть явлений, объяснить их, увязывая опыт американской демократии с историческим опытом народов Советского Союза.

Особенно резко выделялась своей отсталостью русская служба „Голоса Америки”, укомплектованная случайными, плохо знающими русский язык, малообразованными людьми, не имеющими никакой журналистской подготовки, разбирающихся в политических событиях на уровне „правящей государством кухарки”, не сведущих ни в русской, ни в американской истории, черпающих знания о том, что происходит в Советском Союзе, главным образом, из переводов на английский язык того, что было напечатано в советских газетах. Американский специалист А. Мейрхоф отмечал, что такого рода люди не обладают „искусством убеждения, и потому то, о чем они хотели бы сказать, преподносится ими так, что теряет всякий смысл для тех, кому они намерены были это сказать”. Это было написано в 1967 году.

А вот что говорили о „Голосе Америки” в ноябре 1989 года в Москве. „Он мало чем отличается от радио Москвы, безудержным восхвалением перестройки и Горбачева”, — сказал представитель „Гласности” А. Шилков.

„Они скучны... Они теряют аудиторию. Надо давать свою оценку событиям и больше освещать то, что происходит в оппозиционных кругах”, — таково мнение члена неформальной организации А. Артемова.

Бывший политзаключенный В. Сендеров обратил внимание на то, что „комментарии „Голоса Америки” ограничиваются только тем, что пишет советская пресса. Но мы ведь и сами читать умеем. Идет забастовка в Воркуте и передаются сообщения, не очень отличающиеся от советских. А нашим рабочим важно было бы узнать, что в нашей стране было сильное рабочее движение в первые годы после октябрьского переворота и что оно же пало одной из первых жертв коммунизма. Отсутствует более глубинный подход. Повторяется обзор одних и тех же американских газет с заметным левым уклоном. А что пишет провинциальная пресса, которая, как я слышал, действительно формирует американское общественное мнение? Советский слушатель не понимает азов американской жизни, и чтобы донести их до него, надо хорошо знать советскую аудиторию.

Теперь у нас есть такое причудливое явление, которое носит название гласности. Раньше всякое даяние было благо, а теперь есть с чем сравнивать. Надо привлекать к работе профессионалов. Это в наших общих интересах. „Голос Америки” мог бы давать гораздо больше”.

Тратившие на глушение громадные средства соответствующие советские органы вне всякого сомнения потратили определенные суммы и на проникновение в вещающие на Советский Союз западные радиостанции, на насаждение там своих людей. Два недавних примера наводят на некоторые размышления. После сахаровского призыва ко всеобщей забастовке в декабре радио „Свобода” выступило с комментарием, направленным против нее. Комментарий этот был передан в удобные для слушания часы, а сторонникам забастовки было предоставлено время, когда радиослушатели или спали или работали.

„Голос Америки” пошел по иному пути. В обзоре американской печати он пересказал корреспонденцию „Нью-Йорк тайме”, в которой говорилось, что все шесть, а не один, как было на самом деле, авторов призыва к забастовке от него отказались. Из каких источников получил такую информацию корреспондент, на собрании, обсуждавшем вопрос о забастовке, не присутствовавший, остается только догадываться, но „на страницы „Нью-Йорк тайме” попала откровенная дезинформация”, которая и была передана „Голосом Америки”.

Состояние Сахарова, чье здоровье и без того было подорвано, от этого не улучшилось. Он почувствовал себя плохо. Следует учесть, что возможности сообщить о призыве к забастовке у ее сторонников были весьма ограничены советскими средствами массовой информации. Сделанный же двумя наиболее слушаемыми западными станциями акцент на выступлениях противников забастовки окончательно подорвал ее шансы на успех. В связи с этим депутат И. Заславский отметил, что „раньше враги у нас были с одной стороны. А теперь?” Как справедливо замечает газета „Русская мысль”, после таких радиосообщений „те забастовки, что состоялись, — чудо”.

Из всего из этого следует один вывод: подбор тех, кому на американских радиостанциях поручено нести „послание демократии”, делу развития демократии в Советском Союзе способствует мало. А ведь распространение информации внутри Советского Союза — это одна из немногих, а, возможно, и единственная сфера, где влияние Соединенных Штатов действительно может быть ощутимо.

У противников забастовки оказалось много неожиданных помощников и оснащены они были лучше.

Против нее выступил Объединенный фронт трудящихся, выпустивший листовку „Остановить провокаторов!” В Москве у памятника Пушкину демонстранты рвали портреты Ленина и несли плакаты в поддержку забастовки. Забастовали шахты на Воркуте и в Донбассе, объединение „Кибернетика” в Москве, некоторые предприятия в Риге, Ленинграде, Армении и других городах. Все же широкой поддержки призыв к забастовке не получил. Население все еще неспособно было связать экономику с политикой, в то время , как пишет в своей книге Аганбегян, „главная причина провала экономических реформ — отсутствие демократии”.