– Или мы просто не доросли до этого.

– Это тебе отец сказал?

– Причем тут отец?!

– Притом, что ты не выглядишь особенно умным и зрелым, а вот твой отец…

– Это Ницше говорил.

– Вот как… – Микела бросила короткий взгляд в сторону Дугана. – Обиделся? Зря. Я тут ни при чем. Одна из женщин, которые были на распродаже сегодня, узнала тебя и все уши мне прожужжала о том, какой хороший у тебя отец и какой никчемный у него сын… – Микела попыталась замолчать, сдерживая улыбку. – А к черту! Ты правда работаешь в библиотеке на Гавернорс-драйв?

– Всего три дня в неделю.

– А твой отец на дамбе?

– И что?

– Да нет. Ничего… – Микела заставила себя не улыбаться. – Отвезешь меня к дамбе?

– Это еще зачем?!

– Хочу закончить картину.

– Скоро вечер.

– Мне это и нужно. Хочу увидеть дамбу на закате.

– А представить ты себе это не можешь?

– Это другое.

– Вот как?

– Тебе не понять, – Микела прищурилась. – И не бойся. Тебе не придется сидеть в одиночестве. Обещаю, что потрачу на картину не больше часа. Дальше попробуем устроить свидание на природе.

– С фруктами и бутылкой вина?

– Лучше с парой хот-догов и пивом.

– Хорошо.

– Хорошо?! – Микела недоверчиво покосилась на Дугана, хлопнула в ладоши. – Здорово! – она расплылась в довольной улыбке. – Только заедем сначала ко мне.

– Ты живешь на той же улице, где была сегодня распродажа?

– Прямо напротив дома старика Пирса.

– С родителями?

– Одна.

– Хорошо, – Дуган нахмурился и кивнул для верности.

Они проехали мимо баптисткой церкви, свернули на Ван-Бюрен-авеню, оставили за спиной бакалейную лавку на перекрестке с Эрскин-стрит, остановились у сутулого одноэтажного дома.

– Если хочешь, то я могу заехать куда-нибудь и купить пиво и хот-доги, – предложил Дуган.

– У меня все есть, – заверила его Микела, вышла из машины. – Пойдешь со мной или будешь ждать здесь?

– Здесь, – буркнул Дуган, однако, когда Микела вошла в свой дом, вышел из машины, пересек дорогу, остановившись возле дома старика Пирса.

От устроенной днем распродажи не осталось и следа. Дуган достал газету, которую дала ему Микела. Черно-белая фотография боксерского поединка расцвела, утратила зернистость, став картиной старого художника, теперь висевшей в комнате Дугана. Он выбил из пачки сигарету, закурил, сунул газету обратно в карман, однако картина Пирса осталась перед глазами. Память словно дополняла ее, добавляла жизни. Теперь кроме однополой пары в первом ряду появился мужчина в черном костюме, наблюдавший за ними. Он находился в третьем ряду. Высокий, худощавый. Он стоял на ногах, словно пытался получше рассмотреть боксеров на ринге, но на самом деле его взгляд был устремлен к слившимся в поцелуе женщинам.

– Заждался? – услышал Дуган голос Микелы, повернулся к ней, посмотрел на истлевшую наполовину сигарету в своей руке, качнул головой. – Я знаю, что не заждался! – расплылась в улыбке Микела. – Я все делаю очень быстро! Всегда! – они сели в старый пикап.

– Ты училась в школе Вашингтона? – спросил Дуган, когда они, выбираясь за город, проехали мимо школы святого Джозефа.

– Да. А ты?

– Я тоже.

– Я тебя не помню.

– Конечно, не помнишь. Я ведь старше тебя.

– Всего лишь на год, – Микела снова широко улыбнулась. – И я, кстати, тоже тебя не помню.

– Вот и отлично, – Дуган помрачнел. – Не люблю вспоминать школу.

– Почему? Не очень ладил с одноклассниками?

– Нет. Тогда была жива мать…

– Понятно… – Микела задумалась. – Словно другая жизнь?

– Да.

– Понятно.

– У тебя тоже кто-то умер?

– Не у меня, но я знала в школе одну девочку…

– Это другое.

– Откуда ты знаешь?

– А ты откуда знаешь? – Дуган нахмурился сильнее. – Да и неважно это сейчас уже.

– Выглядишь так, словно важно.

– Любишь копаться в жизни других?

– А ты нет? Судя по тому, какую картину ты сегодня купил…

Микела отвернулась, глядя за окно. Город остался позади. Они выехали на шоссе 1804.

– Ты знаешь, куда ехать? – спросила Микела, вспомнила, что отец Дугана работает на дамбе, извинилась. – Отец, наверное, часто брал тебя на работу, когда ты был маленьким?

– Я не помню.

– Быть такого не может! – Микела уставилась на Дугана, требуя ответа, но он настырно молчал. – Ладно. Давай тогда вернемся к картине. Как думаешь, почему Пирс нарисовал ее?

– Не знаю, может, он был на этом боксерском матче? Хотел запечатлеть что-то из своего прошлого?

– Это старая картина.

– Там нет даты.

– Я рисую маслом. Так что, поверь, этой картине уже не один десяток лет.

– Ладно. Значит, Пирс побывал на матче и запечатлел то, что ему запомнилось.

– Целующихся девушек?

– Может быть.

– А может, он просто увидел фотографию в газете и решил сделать рисунок?

– Вряд ли. Слишком большая детализация.

– У художников хорошее воображение.