— Иди, несчастный смертный, въ твой жалкій міръ, если ты не умешь себя вести у насъ!..

Я полетлъ внизъ, летлъ часъ, два съ ужасающей скоростью, наконецъ, потерялъ сознаніе… Очнулся я, почувствовавъ прикосновеніе холодной воды, открылъ глаза и увидлъ, что плыву по морю.

Надо мною разстилалось безоблачное небо, а вокругъ ничего не виднлось, кром гладкой водяной поверхности. Всякій другой, наврное, растерялся бы, но я, искусный пловецъ, сейчасъ же осмотрлся и поплылъ. Скоро я увидлъ передъ собою огромную ледяную гору. Конечно, я поплылъ къ ней, взобрался на самую вершину, не смотря на окоченвшіе члены, и посмотрлъ внизъ: у подошвы горы, около берега, плыла лодка съ пятью дикими и однимъ европейцемъ. Склонъ горы былъ гладкій, какъ зеркало и не особенно крутой. Не долго думая, я закричалъ, что было мочи, и пустился съ горы, какъ на салазкахъ. Внизу я упалъ въ воду у самой лодки. Меня втащили въ нее. Европеецъ оказался голландцемъ; онъ разсказалъ мн, что мы находились въ южномъ полярномъ мор, около одного изъ неизслдованныхъ острововъ, у дикихъ. Онъ самъ попалъ къ нимъ во время кораблекрушенія. Теперь мн стало ясно, что Вулканъ спустилъ меня черезъ глубокую шахту, проходившую черезъ центръ земли…

Какъ мн жаль, что я совершилъ такое интересное путешествіе въ безсознательномъ состояніи. Дальше голландецъ сообщилъ мн совсмъ неутшительную для меня всть. Оказалось, что на остров Тайхатлибіати живетъ мирное племя дикихъ подъ управленіемъ добродушнаго князя, который, однако, подверженъ маленькой слабости: онъ до страсти любитъ жаренныхъ иностранцевъ, которыхъ сперва нсколько мсяцевъ подрядъ откармливаютъ всевозможными южными плодами. Голландца тоже откармливали такимъ способомъ, но незадолго передъ окончаніемъ срока съ неба выпалъ дождь изъ жаренныхъ паштетовъ, которыми онъ, конечно, всласть полакомился. Тогда князь разсердился и веллъ откармливать его вторично въ теченіе цлаго мсяца, посл чего его должны были немедленно зажарить.

— Ну ужъ, Гансъ, что другое, а о паштетахъ-то вы присочинили, — сказалъ я ему, — я извстный баронъ Мюнхгаузенъ, изъздилъ весь свтъ, а паштетнаго дождя нигд не видалъ.

— Право, не лгу, ваше сіятельство, у насъ на остров растетъ въ горахъ особаго рода дерево: его плоды имютъ видъ настоящихъ мясныхъ паштетовъ и по своему вкусу также очень похожи на нихъ. Сильные втры срываютъ ихъ съ деревьевъ и разсыпаютъ по всему острову — вотъ у насъ и бываюъ часто лтомъ паштетные дожди.

Впослдствіи я, дйствительно, самъ ознакомился съ этими странными деревьями, которыя, повидимому, совершенно незнакомы нашимъ ботаникамъ.

Мы подплыли къ острову, и голландецъ представилъ меня князю, который сидлъ на берегу. Тотъ милостиво кивнулъ мн головою и сейчасъ же сказалъ своему министру:

— Пусть его немедленно начнутъ откармливать. Признаюсь, эта перспектива не представляла для меня ничего заманчиваго, я ясно увидлъ, что моя всесвтная извстность не достигла еще этого острова. Тмъ боле я удивился, когда по пути ко дворцу предо мною почтительно склонялись вс деревья и кусты: очевидно, въ растительномъ царств всти распространяются быстре, и растенія острова Тайхотлибіати знали уже, кого они встрчали.

Князь проникся большимъ уваженіемъ ко мн, когда увидлъ, съ какимъ почетомъ встрчали меня деревья. Онъ нагнулся къ сопровождавшему его министру и прошепталъ:

— Мюнхгаузена можно подождать откармливать, некуда торопиться.

Когда мой голландецъ перевелъ мн эти слова, у меня камень упалъ съ сердца…

Когда-нибудь я вамъ покажу этотъ камень, онъ вситъ тридцать два пуда; не даромъ такъ тяжело у меня было тогда на душ!

Я храню этотъ камень въ своемъ кабинет рдкостей, въ память моего пребыванія на остров Тайхатлибіати. Мн довольно трудно было перенести его въ Европу.

Неподалеку отъ дворца росла группа деревьевъ, покрытыхъ круглыми плодами, величиною съ дтскою голову. На трехъ изъ этихъ деревьевъ были повшены внизъ головою три человка, и трупы ихъ странно распростерлись по земл въ ту минуту, когда деревья предо мною склонялись. Я спросилъ голландца, за что этихъ несчастныхъ повсили. Тотъ разсказалъ мн, что они путешествовали въ чужихъ земляхъ и по прізд на родину безсовстно лгали, описывая мстности, какихъ не видали и такія приключенія, какія никогда не случались съ ними.

Правда, наказаніе имъ придумали ужъ очень жестокое, но наказать за такіе проступки слдовало: нтъ ничего отвратительне лжи въ разсказахъ путешественника; всякій разсказчикъ долженъ постоянно помнить, что истина прежде всего.

Вечеромъ я улучилъ минутку и остался наедин съ голландцемъ.

— Послушай, братъ Гансъ, надо намъ какъ-нибудь вырваться на волю, мн вовсе не нравится перспектива быть съденнымъ вмсто жаркого…

Гансъ сперва было обрадовался, но потомъ жалобно отвтилъ:

— Какъ же мы убжимъ, баронъ? Вдь мы не знаемъ, гд лежитъ этотъ островъ.

Его нтъ ни на одной карт; какъ же мы попадемъ въ Европу?

— Стоитъ ли смущаться такими пустяками? Только бы намъ не держать на югъ, а тамъ ужъ все равно, куда не направиться — на сверъ-ли, на западъ, или на востокъ, все равно попадемъ къ цивилизованнымъ людямъ, а тамъ намъ покажутъ дорогу.

Онъ успокоился, и мы стали обдумывать, какъ бы сдлать лодку. Я вспомнилъ о деревьяхъ, на которыхъ повсили лгуновъ.

— Это, должно быть, самыя крпкія деревья, подумалъ я, если они лгуновъ могутъ удержать на своихъ втвяхъ.