Голландецъ отвтилъ мн:

— Не знаю, къ какой пород принадлежатъ эти деревья, только плоды ихъ похожи на тыквы, или, скоре, на пузыри, величиною съ тыкву, потому что, они наполняются газомъ и въ спломъ состояніи представляютъ настоящіе маленькіе аэростаты. Имъ никогда не даютъ вызрвать, потому что разогртые солнцемъ, они поднимаются на воздухъ и увлекаютъ за собою все дерево вмст съ корнями.

— Другъ, мы спасены! Дорогой землякъ, теперь ужъ мы, наврное, увидимъ родину! Когда будутъ срывать плоды?

— Вроятно на дняхъ…

— Что же съ ними сдлаютъ?

— Мн разсказывали, что ихъ связываютъ по нсколько штукъ вмст, кладутъ на солнце и ждутъ, пока они нагрются и улетятъ. Этотъ день считается у туземцевъ большимъ праздникомъ.

Я узналъ все, что мн нужно было. Втихомолку я сдлалъ нсколько опытовъ надъ плодами, мы запаслись провизіей; въ день отлета плодовъ, когда ихъ связали дюжинами, я потихоньку унесъ штукъ двадцать такихъ связокъ; мы съ голландцемъ привязали себ по десятку связокъ этихъ воздушныхъ шаровъ къ поясу и стали на солнце; шары нагрлись, поднялись и понесли насъ по втру на западъ…. Я видлъ еще, какъ голландецъ опускался все ниже и ниже, какъ онъ упалъ въ море и какъ его взяли на какой-то корабль. Впослдствіи я узналъ, что онъ счастливо возвратился на родину. Самого же меня несло все дальше и дальше, и я уже собирался отвязать дюжины дв шаровъ, чтобы спуститься на корабль, но побоялся, что не смогу догнать его, такъ какъ онъ плылъ въ противоположную сторону. Пока я раздумывалъ, поднялся страшный ураганъ, меня закрутило въ воздушномъ столб, какъ щепку, и я кружился три дня и три ночи. Къ счастью, я запасся провизіей и не умеръ съ голоду. Наконецъ, однако, этотъ бшеный вальсъ совсмъ закружилъ мн голову, и я упалъ безъ чувстъ въ холодную морскую воду. Какъ искусный пловецъ, я спасся, догнавъ корабль, шедшій въ семнадцати миляхъ впереди меня. Это оказался турецкій фрегатъ. Я разсказалъ на корабл о своихъ приключеніяхъ на остров дикарей, но никто не хотлъ мн врить. Когда я сталъ разсказывать о вихр, который носилъ меня трое сутокъ надъ моремъ, капитанъ пожалъ плечами и сказалъ своему сосду:

— Клянусь Магометомъ, что такого вихря не бываетъ!

Положимъ, что онъ былъ только язычникъ и могъ клясться, чмъ ему было угодно, но, все таки, и его постигла должная кара. Мы спали въ каютахъ, какъ вдругъ насъ разбудило странное, крайне непріятное качаніе корабля съ боку на бокъ. Качаніе это происходило отъ втра, который мнялся каждую минуту, то дулъ съ запада, то съ востока. Такого явленія еще никто изъ насъ никогда не испытывалъ. Наконецъ, съ разсвтомъ, началась буря. Главная мачта сломалась и раздробила компасъ. Мы не знали, что длать, тмъ боле, что насъ окружала тьма отъ сгустившихся тучъ.

Цлый мсяцъ бушевалъ этотъ ужасный штормъ и носилъ нашъ корабль по волнамъ, какъ щепку. Мачты вс обломались; корабль нашъ съ ужасной силой бросало съ волны на волну.

Наконецъ, настало затишье — и опять горе! Нашъ изломанный корабль качался на расходившемся мор; его несло куда-то теченіемъ, но куда, никто изъ насъ не зналъ. Наконецъ, выглянуло солнце, потянулъ теплый втерокъ, и насъ обдало какимъ-то очень знакомымъ ароматомъ. Вс нюхали, но никто не могъ опредлить, что это за запахъ. Я тоже втянулъ въ себя струю воздуха и сейчасъ догадался:

— Эге! да, вдь, это пахнетъ жаренымъ мясомъ и гаванскими сигарами!

— Да, да, — закричали вс, - жаркое и сигары! Цлую недлю питались мы этимъ пріятнымъ запахомъ, такъ какъ провизія наша истощилась. Между тмъ, теченіе медленно несло насъ къ берегу. На восьмой день мы увидли островъ и, къ удивленію нашему, очутились у свернаго берега Кубы, въ Гаванн. Вотъ почему и пахло сигарами!

Я разсказывалъ туземнымъ плантаторомъ о своихъ приключеніяхъ, но они оказались очень ужъ крпкоголовыми и относились къ моимъ разсказамъ недоврчиво. Конечно, я тамъ долго не оставался. Меня тянуло въ Европу, къ Вамъ, друзья мои! Я зналъ, что въ вашемъ кругу найду довріе и участіе…

1785