Шрифт:
– Не знаю, дежурный бригадир приказал.
– Воленко?
– Не Воленко, Зырянский.
– А где Воленко?
– Не знаю.
– Арестован?
– Не знаю. Кажется, отказался дежурить.
На Зырянского набросились с подобными же вопросами, но Зырянский не такой человек, чтобы заниматься разговорами. Он вошел в столовую, как настоящий диктатор сегодняшнего дня, поднял руку:
– Колонисты! К порядку!
И в полной тишине он объяснил:
– Товарищи! У Воленко ночью украдены серебряные часы Алексея Степановича. Бегунок!
– Есть!
– Передать в цеха: начало работы откладывается на два часа.
– Есть!
В подавленном, молчаливом отчаянии колонисты смотрели на дежурного бригадира. Неужели он берется спасти колонию от этого затянувшегося оскорбления? Что он может сделать?
Зырянский стал на стул. Было видно по его лицу, что только повязка дежурного спасает Зырянского от безудержного ругательного крика, от ярости и злобы.
– Надо повальный обыск! Ваше согласие! Голосую…
Но ему ответил такой же гнев, такая же неудержимая решимость идти на все.
– Какие там голосования!
– О чем спрашивать!
– Скорее!
– Давай! Давай!
– Замолчать! – закричал Зырянский.
– Бригадиры! Сюда! Четвертая бригада, обыскать бригадиров. Остальные, отступить!
Хоть и все согласились на обыск, а краснели и бригадиры, и члены четвертой бригады, когда на глазах у всей колонии зашарили пацаньи руки в карманах, за поясами, в снятых ботинках. Но молча хмурились колонисты, молча подставляли бока; нужно отвечать всем за того, кто еще не открытый, притаившийся здесь же в столовой, возмущающийся вместе со всеми, – с какой-то черной целью – неужели из-за денег? – регулярно сбрасывал на голову колонии им. Первого мая целые обвалы горя.
Два часа продолжался позор. Зырянский со свирепой энергией разгромил спальни, кладовые, классы, библиотеку, заглянул во все щели и в зданиях и во дворе. В десять часов утра он остановился перед Захаровым, уставший от гнева и работы:
– Нигде нет. Надо в квартирах сотрудников!
– Нельзя!
– Надо!
– Не имеем права, понимаешь ты? Права не имеем!
– А кто имеет право?
– Прокурор. Да все равно, часы уже далеко.
Зырянский закусил губу, он не знал, что дальше делать.
Вечером над разгромленной колонией стояли раздумье и тишина. Говорить было не о чем, да, пожалуй, и не с кем. С кем могла говорить колония им. Первого мая? Ведь в самом теле колонии сидело ненавистное существо предателя.
Колонисты встречались друг с другом, смотрели в глаза, грустно отворачивались. Редко, редко где возникал короткий разговор и терялся в пустоте.
Рыжиков сказал Ножику:
– Это из нашей бригады.
– Из нашей, – ответил Ножик. А кто?
– А черт его знает!
И в восьмой бригаде сказал Миша Гонтарь Зорину:
– А того… Воленко обыскивали?
– Миша! Ты дурак, – ответил Зорин.
– Я не такой дурак, как ты думаешь. Никто ведь не знал, что у Воленко часы.
– Все равно, ты дурак.
Гонтарь не обиделся на Санчо. При таких делах нетрудно и поглупеть человеку.
И в палатке четвертой бригады Володя Бегунок сказал Ване:
– Это не Воленко.
– А кто?
– Это Дюбек.
– Рыжиков? Нет!
– Почему нет? Почему?
– Володя, ты понимаешь? Рыжиков, он вор, ты понимаешь? Он такой… возьмет и украдет. А это, с часами, нарочно кто-то сделал, понимаешь, нарочно!
13
Под знаменем
В июле старики, окончившие десятый класс, начали готовиться к поступлению в вузы. Поэтому и Надежда Васильевна не поехала в отпуск, а осталась работать со «студентами», как их называли колонисты, несколько предупреждая события. Настоящие студенты, поступившие в прошлые годы в разные вузы, человек около тридцати, еще в июне съехались в колонию и поставили для себя три палатки, не с того края, где девочки, а с противоположного. Настоящие студенты хотели работать на производстве, чтобы помочь колонии, но Захаров и совет бригадиров не согласились на это: у студентов была большая трудная работа зимой, а теперь им нужно отдохнуть. Захаров каждого рассмотрел, заставлял и юношей и девушек поворачиваться перед ним всеми боками, некоторым говорил:
– Никуда не годится, дохлятина какая-то, а не студент. Запиши его на усиленное питание!
Студенты возражали:
– Так никогда экономию не сделаете, Алексей Степанович.
– А вот мы тебя откормим, это и будет экономия.
Но студенты нашли для себя кое-какую работу. Иногда они дежурили по колонии, и в таких случаях находился для них и парадный костюм. Другие работали у садовника, третьи помогали Соломону Давидовичу по снабжению, а некоторые занимались с будущими студентами, потому что Надежде Васильевне было одной трудно.