Стихотворения и поэмы
вернуться

Рыльский Максим Фаддеевич
Шрифт:

IV. ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ

1
Там, в саду, листва густая И разумный соловей. Как артист, свой голос зная, Вот запел он, — огневая Льется песня меж ветвей. Притаился я в покое И слежу за ним тайком: Он поет… Но что такое? А! Смотри! Уже их двое Залились в кусте густом!
2
Стал легкомыслен я: пишу хореи Про соловьев (от них схожу с ума), Читать согласен Дориана Грея, Не отказался б даже от Дюма, Купил себе цветную тюбетейку И только трость случайно не купил… Знать, ты меня, лукавый соловейка, В курортного гуляку превратил!
3
Звук флейты слышен на лужке: Тиу, тиу, люлю. Висячий мостик на реке, Подобной хрусталю. По мостику она идет — Я так ее люблю, Она ж не любит… Я — не в счет! — Тиу, тиу, люлю. А мостик узок и высок, И далеко земля… И отзывается смычок: Тили, тили, ляля!

V. ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ

1
Сквозь прогнившую листву подснежник Тоненьким пробился стебельком. От весны и трав чудесных, вешних, С болью вспоминаешь о былом. Ну, конечно, тяжело в разлуке С жизнью, рвущейся вперед и ввысь. Почки, погляди, на старом буке До самозабвенья налились. Снова он покроется листвою, Лишь просторы лето обовьет, — И над павшею листвой, весною, Вновь подснежник синий расцветет.
2
…Мне вспомнилась (за прорезью окна Пахучий темный сад, объятый мглою), Мне вспомнилась из детства ночь одна: Село, умывшееся после зноя, И хаты призрачные под луной, Росистое дыханье летней неги, И там, за сказочною стороной, Стук дальней затихающей телеги. Куда-то вдаль печаль меня влекла, И надо мною взрослые шутили, — Но эта ночь сладчайшею была Из всех ночей, что сердце полонили.

VI. ДЕНЬ ПОСЛЕДНИЙ

Не зная устали, по штукатурке дома Ползут глицинии. Округлый, как роса, Играет светом день. Вдруг — тени полоса, И море меркнет вновь, исполнено истомы. Безмолвный кипарис, хороший мой знакомый, На переменчивые смотрит небеса; А тут, внизу, цветы, — янтарная оса Их светлый дар несет к себе, в свои хоромы. Прощайте! Я хочу, чтоб в лето вы вошли, Как входят в гавани большие корабли: К покою мудрому, к заслуженной дремоте. А мне сегодня в путь — там ждет меня весна; Весна скромна, но как зовет она! Скорей к Днепру, к друзьям, к родной моей работе! Апрель 1939 Ялта

221. ПИСЬМО ПО УТЕРЯННОМУ АДРЕСУ

Сутулый, в гимназической фуражке, Рассеянный мечтатель и позер, Терявшийся среди чужих, — замашки Я эти сохранил и до сих пор, — Таким в зеленом Корсуне, над Росью, Я был, когда тебе сказал я «ты» И в первый раз в твоих тяжелых косах Почувствовал и росы и цветы; Когда из пригоршни твоей пил воду — Ты помнишь? — у криницы ледяной, И голос иволги горячим медом Плыл, опьяняя в тишине лесной; Когда из погремушки-пистолета, Приревновав меня, стрелялся друг; Когда, волнуясь, мы читали Фета; Когда под летним ливнем во весь дух Мы бегали — и под душистым сеном Украдкой целовались в час ночной, И колыхалось над твоим коленом Лишь платьице батистовой волной; Когда я был такой наивный, дикий, Каким хочу я быть — и не могу… Там, среди клевера и повилики, Быть может, счастлив был я на лугу. А спицы бабушки! Она поди-ка Чулок связала чуть не миллион! А спелая и сладкая клубника, Глядевшая на нас со всех сторон! На белый подоконник на рассвете Ее ты клала мне… Я помню их, Рассветы рдяно-золотые эти, И всплески весел, верных и живых! Всё это было: и река в купавах, И яблоня, и песня, и окно, И жадность рук, тревожных и лукавых, Во тьме провинциального кино, И влажных уст сердитое молчанье, Когда, быть может, я и не был прав, И без большой печали расставанье — Слезинки не упало на рукав… Куда там — слезы! Синяя от века, В лебяжьих облаках манила даль, И верилось: на то лишь человеку, Чтоб радость подчеркнуть, дана печаль. Еще не знал я, что асфальт перрона, И лестничка, и переход к окну Родят когда-то столько слез соленых, Или слезу — но жгучую — одну. Я сыпал шутки и краснел при этом, Махал фуражкой, шумен, бестолков, Не знал еще положенных поэтам К подобным случаям идущих слов, — И был я даже рад, когда помалу Мой поезд двинулся и взял разгон, И чудеса дорога раскрывала, Покачивая мчавшийся вагон. А дальше — Фастов, где я нанял пару За пять рублей, последних у меня, И развалился в фаэтоне старом, И клячи потащились семеня. Звенели бубенцы, и балагула, Качаясь, восседал на передке, И роза увядавшая уснула На синей куртке, в левом уголке. Ты сорвала ее мне на прощанье И приколола — миг неповторим! Но красных лепестков очарованье Казалось вечно только нам одним. Что было дальше?.. Что всегда бывает! Возницы нет уже давно в живых, И кто-то вновь в дорогу провожает Кого-то юного, — и взоров их Случайная слеза не затуманит… Без берегов и жизнь и счастье их, И может быть, надежда не обманет Мне незнакомых этих молодых! Не знаю, где ты, кто ты, что ты ныне, Былое отлетело без следа… Но верю я, как надлежит мужчине, Что ты и хороша, и молода. Октябрь 1939 Львов

222. ТРУДА И МИРА ДНИ НАСТАЛИ

Отцокали в походе кони, Пыль улеглась на старый шлях, Как дым веков. На тихом лоне Земли, в долинах и полях, Где однотонною струною Звенела вечная печаль, Сегодня радостью живою Горит, зарею рдеет даль. Стучит в седые камни Львова Шаг молодецкий. Всюду взлет Ширококрылых птиц багровых, И мчатся молнии вперед. И не вражду, а братство дали Солдаты армии родной… Труда и мира дни настали, Земля цветет в красе иной! 1939

223–224. В АЗЕРБАЙДЖАНЕ

1. БАКИНСКИЕ ТЕРЦИНЫ

Посвящается азербайджанским друзьям-поэтам, которые по давней традиции и по велению собственного сердца взяли себе как излюбленные образы — перелетных журавлей и вешние фиалки.

Над древним Каспием в голубизне — взгляни — Возносится гигант с простертою рукою, — Из тех богатырей, что строят наши дни. Он полон был всегда живого непокоя, И только вверх всегда вела его тропа, — Обязан Партии он славою такою. Он солнце нес туда, где ночь была слепа, Со словом дело слил он волею единой В подобье строгого дорийского столпа. Недаром с юных лет вступил он в полк орлиный: Он знал, что слабый шаг преступным может стать, Что может стать мечта великих дел причиной. Он сплачивал людей в одну большую рать, Своею смелостью готов был сдвинуть горы, И волнам Каспия всегда о нем звучать. Смотрю — внизу Баку раскинулись просторы, Былой и новый век связались тут в одно,— Так старость с юностью сплели Софокла хоры. Огнепоклонники молились здесь давно, И вот мы входим в храм, чье древнее строенье Всё вышек нефтяных толпой окружено. Как предков-мастеров нам дорого уменье! Ты, пахарь, ты, рыбак, каменотес, певец, Вы поняли бы все сегодня, без сомненья. Что счастья своего сам человек — творец, Что горы и моря склонились перед нами, Что каждый среди нас — за лучший мир боец. Мы все за Лениным, сильны его словами, Вершинами идем, чуждаемся низин, Вслед яснокрылому крылаты стали сами… Друзья! Свои слова вам Украины сын Несет как скромный дар, взращенный Украиной. Вот вам — фиалки цвет из киевских долин, С лугов страны моей — вам голос журавлиный!