Стихотворения и поэмы
вернуться

Рыльский Максим Фаддеевич
Шрифт:

46. «Заиграла шарманка. Монета…»

Заиграла шарманка. Монета Полетела во двор из окна. На земле, многократно воспетой, Ты одна, ты одна, ты одна! Эти тучки лишают покоя, Это небо за сердце берет… О, блажен, кто в мгновенье такое От такого бессилья умрет! 1921

47. «Тристан коня седлает…»

Тристан коня седлает, Он едет в дальний путь. Ворон крикливых стаи Когтят тревогой грудь. Изъяна нет ли в луке, Надежен ли шелом?.. В слезах, Изольда руки Ломает за окном. И всё ж в лазурь, как птица, Летит душа ее, И сон ей новый снится, И небо золотится — И золотит копье. 1921

48. «Наше брачное ложе душистые розы укрыли…»

Наше брачное ложе душистые розы укрыли, Светел Киприды над ним благожелательный лик. В дар принесли мы богине смоквы медвяно-златые Черный как смоль виноград и молодых голубей. Солнце опустится в море, дыхание роз воскурится, Руки к рукам припадут, жадно сольются уста… Дай же нам силы, богиня, на труд вековечно прекрасный, Дай в осиянную ночь мудрого сына зачать! 1921

49. «Гром отгремел, и покоя истомою сладкой…»

Ржет кобылица, храпит жеребец, сотрясают копыта Брачную пажить. В грозу радуйся, роза земли! Вячеслав Иванов
Гром отгремел, и покоя истомою сладкой Веет от вишен в цвету, от раздобревшей земли. Нежные девичьи перси отдай поцелуям, Влажные губы свои в милом блаженстве раскрой! Гром отгремел, соловей заливается, кони Хрипло заржали во мгле. Счастьем наполнено всё,— И по земле небожители ходят благие: Пан со свирелью своей, с чашей в руках Дионис. Зевсова дочь, ты всего в этот миг нам дороже! Пусть был разрушен во прах из-за тебя Илион, Пусть по-земному изменчива ты. Будет всё же Благословенна любовь — эта корона корон. 1921

50. «Звякнул повернутый ключ. Одиночество тихой рукою…»

Звякнул повернутый ключ. Одиночество тихой рукою Теплит лампаду мою и раскрывает тетрадь. Тощий цветок у окна исполинским растет баобабом, По затененной стене дивный проходит корабль. Словно сквозь воду, мне слышатся крики пришельцев-матросов. Ветер прозрачный меня трогает влажным крылом, Он паруса оживляет, расшитые шелком горячим, Веет с далеких земель запахом редкостных трав. <1922>

51. «Сколько лет ни пройдет — будет, сидя над кручею…»

Сколько лет ни пройдет — будет, сидя над кручею, Дева гребнем златым нас прельщать И глазами зелеными, песней тягучею Безнадежность и рай обещать. Сколько лет ни пройдет — под осенними зорями Умирать будет в счастье пловец, И под песню ее доберемся до моря мы, Чье названье — конец. Древний высохнет Рейн, сгинуть лесу прибрежному, Небо вещее вычернит дым, Но прельщать будет братьев-поэтов по-прежнему Дева чудная с гребнем златым. <1922>

52. «Мороз! Ты — как душа парнасского певца…»

Мороз! Ты — как душа парнасского певца. Подобно ей, таишь в своих кристаллах И вздохи вод, и ропот трав усталых — Всё, от чего меняются сердца. Кто угадает за покоем граней И непорочных голубых тонов Весенний гомон заливных лугов, Дни летних гроз и осени сгоранье? Между 1918 и 1922

53. ДЕТСТВО

Я на стуле еду по Сахаре, Я из палки целюсь в пеликана, Я купаюсь в пенной Ниагаре, На доске плыву по океану. Был вчера я лоцманом. Всей силой Волны шли темно-зеленой лавой, А сегодня я хозяин виллы, Где в саду разгуливают павы. Завтра собираюсь я в пампасы, Где бизоны бродят табунами, И готовлю с вечера припасы: Козий сыр и мясо с сухарями. А Ясько мне точит томагаук И ворчит, склонившись над винтовкой: «Говорят, бизон не для забавы, А пампасы — это ведь не Бровки». Между 1918 и 1922