– Спокойной ночи, Спин, – сказал я.

Мы с Мамели вернулись в его кабинет и сели в кресла перед потухшим камином. Мы долго сидели молча, покуривая и попивая виски, Мамели вздыхал и поглядывал на меня.

– Завтра утром, – сказал я ему, – Спин выздоровеет, увидишь. Есть одно чудесное лекарство.

Я встал, Мамели проводил меня до моей постели, печальным голосом пожелал мне спокойной ночи и легким, несколько неуверенным шагом удалился, – мне показалось, он прихрамывал сильнее, чем обычно.

Моей постелью оказался диван в примыкавшей к столовой комнате. Я снял сапоги и упал в подушки. Но заснуть не удавалось. Через большую стеклянную дверь, отделяющую комнату от столовой, виднелись мягко сверкающие хрустальные бокалы и графины, фарфор и серебряные подносы. Диван стоял в углу под большим полотном, изображавшим библейский эпизод с женой Путифара. Плащ знатного Иосифа был из чистой красной шерсти, теплой и мягкой. Мне же нечем было укрыться, кроме как вымокшим под дождем грязным плащом. И в похотливом жесте жены Путифара, мне казалось, я узнаю материнскую жалость и женскую заботливость, как если бы грешницей двигало не нечистое желание, а доброе, невинное намерение снять с Иосифа его плащ и набросить его на мои плечи. На пустынной улице звучали шаги немецкого патруля. Около часа ночи кто-то постучал в ворота посольства Болгарии, расположенного напротив итальянского посольства.

– Тише, не шумите, – сказал я в полусне, – не разбудите бедного Спина. Спин спал в это время. You are a brave dog, aren’t you? Усталость вдруг одолела меня, и я провалился в глубокий сон.

На следующее утро я сказал Мамели:

– Возьми-ка твое охотничье ружье.

Мамели вышел в коридор, снял со стены ружье, перегнул его и продул стволы.

– А теперь пойдем за Спином, – сказал я.

Мы спустились по ступеням и встали на пороге подвала. Едва увидев Мамели с ружьем, Спин опустил глаза, спрятал между лап морду и стал тихо, детским голосом скулить.

– Пойдем, Спин, – сказал я.

Спин вытаращенными глазами смотрел на ружье и дрожал.

– Ну же, Спин, пойдем, – повторил я с легким упреком.

Но Спин не двигался, он смотрел на ружье выпученными глазами и дрожал от страха. Тогда я взял его на руки (он дрожал как испуганный ребенок, закрыв глаза, чтобы не видеть ружья за спиной Мамели), мы медленно поднялись по ступеням и вышли во двор.

Во дворе нас уже ждали апостольский нунций в Белграде монсеньор Феличи и посол Соединенных Штатов мистер Блисс Лейн. Они узнали о моем приезде в Белград и о том, что я направляюсь в Венгрию, и пришли просить меня отвезти в Будапешт несколько пакетов. Блисс Лейн держал в руках большой желтый конверт, который попросил передать в посольство Соединенных Штатов в Будапеште. Потом он передал мне текст телеграммы, которую нужно было отправить из венгерской столицы в адрес миссис Блисс Лейн, которая находилась в то время во Флоренции в гостях у подруги. Монсеньор Феличи тоже попросил меня передать пакет в апостольское посольство в Будапеште.

– Прежде я должен позаботиться о больном Спине, а о передачах поговорим позднее, – сказал я.

– О, конечно, – сказал монсеньор Феличи, – прежде всего надо позаботиться о Спине.

– А кто это – Спин? – спросил посол Соединенных Штатов, крутя в руках свой объемистый желтый конверт.

– Спин? Вы не знаете Спина? – сказал монсеньор Феличи.

– Спин болен, нужно его вылечить, – сказал я.

– Надеюсь, вы не собираетесь пристрелить его, – сказал Блисс Лейн, показывая на ружье в нервных руках Мамели.

– Хватит одного патрона, – сказал я.

– Но это ужасно, – возмущенно воскликнул Блисс Лейн.

Тем временем я вышел в сад и поставил Спина на гравийную дорожку, продолжая держать поводок. Вначале Спин попытался сбежать, стал рвать поводок, потом тихо по-детски заскулил. А когда увидел, как Мамели перегнул ружье и забил в ствол патрон, Спин растянулся, дрожа, на земле и закрыл глаза. Монсеньор Феличи отвернулся, сделал несколько шагов, потом остановился и опустил голову на грудь.

– Ты готов? – спросил я Мамели.

Все отступили. Гвидотти, князь Руффо, граф Фабрицио Франко, Баваи, Коста, Коррадо София и остальные молчали и напряженно смотрели на ружье в дрожащих руках Мамели.

– Это страшно – то, что вы делаете, – сказал Блисс Лейн севшим голосом. – Это ужасно.

– Стреляй, – скомандовал я Мамели.

Мамели медленно поднял ружье. Все задержали дыхание. Растянувшийся на земле Спин жалобно скулил. Мамели медленно поднял ружье, упер приклад в плечо, прицелился и выстрелил.

Ружейный выстрел прозвучал отчетливо и сухо между стен сада (Мамели направил ружье в дерево, и стая воробьев сорвалась с верхушки с тревожным щебетом, листья полетели с веток и медленно опустились на землю), Спин навострил уши, открыл глаза и осмотрелся. Давно знакомый голос, дружеский голос ружья сладко прозвучал в его ушах. Так значит, все вернулось назад, как в добрые старые времена. Природу уже не терзают громкие душераздирающие бредовые голоса, и она улыбается ясной улыбкой. Когда Мамели забивал заряд в ствол, Спин застыл в ожидании, что из ствола взбесившегося ружья раздастся пугающий громовой взрыв, переворачивающий все и вся, заставляющий рушиться мир и наполняющий землю горем. Он закрыл глаза и задрожал в тревожном ожидании. К излечившемуся наконец от чудовищного безумства ружью вернулся его прежний, ясный, естественный голос.