Просвещенная Европа и отказывалась верить. Английский историк Ф. Джейн, узнав о происшедшем сражении, заявил во всеуслышание: «Совершенно невозможно допустить, чтобы такое маленькое судно, как “Меркурий”, вывело из строя два линейных корабля».

— У страха глаза велики! — рассуждали иные завистники и недоброжелатели. — Казарскому корабли линейные просто померещились. Если там у турок что-то и было, то в лучшем случае каких-нибудь два фрегата!

То есть вместо линкоров два крейсера! По-видимому, на фоне происшедшего завистникам казалось, что два примерно 50-пушечных фрегата для 18-пу-шечного брига — что-то вроде легкой разминки перед настоящим делом.

Но факт блестящей победы официально подтвердила турецкая сторона, и завистники приумолкли. Один из турецких офицеров, штурман линкора «Реал-Бей», писал: «…В три часа пополудни удалось нам настичь один из бригов. Корабль капудан-паши и наш вступили с ним в жаркое сражение, и, дело неслыханное и неимоверное, мы не могли принудить его сдаться…

Если древние и новые летописи являют нам опыты храбрости, то сей последний затмит все прочие, и свидетельство о нем заслуживает быть начертанным золотыми буквами в храме славы. Капитан сей был Казарский, а имя брига — “Меркурий”».

Пришлось признать свершившееся. Европа начала писать оды. Известна, по крайней мере, одна таковая сочинения Сен-Томе, бесхитростно названная «Меркурий».

Блистательный Казарский

Назначенный Флигель-Адъютантом капитан 2-го ранга Казарский был вскоре вызван в Петербург, где состоял при Императоре для особо важных поручений. В день представления его ко двору в дневнике А.С. Пушкина появилась запись: «Сегодня двору был представлен блистательный Казарский».

Именно Казарский вместе с князем Трубецким был в 1830 году в Лондоне представителем русского флота на коронации Вильгельма IV — 65-летнего адмирала английского флота, о котором как о моряке тепло высказывался сам Нельсон после совместных плаваний с тогда еще принцем Кларенсом. Понимающие в морском деле англичане встретили русского героя с подобающими случаю торжественностью и пиететом. По возвращении Казарский был произведен в капитаны 1-го ранга.

Уникальные честность и бескорыстие Казарского, сравнимые только с его мужеством и воинским дарованием, становятся причиной того, что Император поручает ему самые щекотливые поручения. Казарский выезжает с ревизиями в разные губернии, из коих можно назвать Нижегородскую, Симбирскую и Саратовскую, инспектирует Казанское адмиралтейство.

Не образ ли этого худенького и даже для своих тридцати с небольшим лет моложавого, но при этом грозного и неподкупного столичного ревизора послужил толчком к созданию Гоголем своей бессмертной комедии? Взгляните сами на портрет.

И губернаторы с городничими могли отныне чуть не в каждом приезжем ждать ревизора. Но пока хватит об этом.

Судьба героя

Каждому, кто был в Севастополе с искрой интереса к истории своей Родины и ее флота, знаком памятник на бульваре под Владимирским собором, с лаконичной надписью: «Казарскому. Потомству в пример».

Памятник этот помню с детства, как и уникальный бой легкого разведчика с двумя линейными кораблями. И всегда хотелось верить, что судьба героя, сохраненного в таком бою милостью Божией для России, была светла, ставши продолжением славной победы.

О скоропостижной смерти…

Потому так резануло сердце, когда в том же «Морском сборнике» (№ 12 за 1907 год) после приведенных выше рапорта о бое и резолюции на него Николая Павловича, буквально на другой странице, прочел следующие строки:

«Записка графа Бенкендорфа 8-го октября 1833 года. О скоропостижной смерти флигель-адъютанта Казарского

В записке объяснены следующие необыкновенные обстоятельства дела: Дядя Казарского Моцкевич, умирая, оставил ему шкатулку с 70 тыс. руб., которая при смерти разграблена при большом участии Николаевского полицмейстера Автомонова. Назначено следствие, и Казарский неоднократно говорил, что постарается непременно открыть виновных. Автомонов был в связи с женой капитан-командора Михайловой, женщиной распутной и предприимчивого характера; у ней главною приятельницей была некая Роза Ивановна, состоявшая в коротких сношениях с женой одного аптекаря.

Казарский после обеда у Михайловой, выпивши чашку кофе, почувствовал в себе действие яда и обратился за помощью к штаб-лекарю Петрушевскому, который объяснил, что Казарский беспрестанно плевал, и оттого образовались на полу черные пятна, которые три раза были смываемы, но остались черными. Когда Казарский умер, то тело его было черно, как уголь, голова и грудь необыкновенным образом раздулись, лицо обвалилось, волосы на голове облезли, глаза лопнули, и ноги по ступни отвалились в гробу. Все это произошло менее, чем в двое суток. Назначенное Грейгом следствие ничего не открыло, другое следствие также ничего хорошего не обещает, ибо Автомонов — ближайший родственник генерал-адъютанта Лазарева. (Из дел и бумаг кн. Меншикова.)»