И первой стала озвучивать и распространять «небогатовщину» та самая Следственная Комиссия по выяснению обстоятельств Цусимского боя, назначенная 19 декабря 1905 года приказом по Морскому Ведомству. Комиссия, которой Государь Император поручил выявить и поведать Правду об этом бое!

Бедный Государь!

Председателем Комиссии назначили почтенного 64-летнего вице-адмирала Якова Аполлоновича Гильтебрандта — начальника эскадры Тихого океана в 1899–1900 годах.

В члены кооптированы были контр-адмиралы: во-первых, Петр Павлович Молас, командовавший во время русско-японской войны учебно-артиллерийским отрядом Балтийского флота, — старший брат контр-адмирала М.П. Моласа, погибшего на «Петропавловске»; во-вторых, барон Эвальд Антонович Штакельберг, до 22 января 1904 года возглавлявший Отдельный Владивостокский отряд крейсеров и за неделю до начала боевых действий списанный на берег по болезни. Делопроизводителем Комиссии стал прикомандированный к Главному Военно-Морскому Судному Управлению лейтенант Густав Константинович фон Шульц 3-й, выросший за время следствия до капитана 2-го ранга.

В русско-японскую войну все члены Комиссии воевали, как можно заметить, исключительно на Балтийском театре военных действий, но мнения о ней — русско-японской войне — имели. Из боевого прошлого членов Комиссии автору известно об участии барона Штакельберга в русско-турецкой войне (1877–1878), а Гильтебрандта — в подавлении восстания ихэтуаней летом 1900 года. В чем и где проявился героизм Густава фон Шульца, установить не удалось. Что не помешало последнему закончить в 1949 году долгую карьеру контр-адмиралом финского флота{290}.

Именно перу последнего, «старого отличника учебы», как с уважением и симпатией говорят о нем авторы биографии адмирала Рожественского {291} , и принадлежит — по свидетельству адмирала Алексея Алексеевича Бирилева — фактическое авторство «Заключения Следственной Комиссии о…», подписанного, но, искренне надеюсь, нечитанного почтенными адмиралами. Поскольку не хотелось бы оскорблять их седины подозрениями в маразме или государственной измене [352] .

Последняя часть Заключения, именуемая «Мнение Комиссии», вообще читается как песня. «Цусима» баталера Новикова после нее — детский лепет. Тут уж раздается всем сестрам серьгам: от Командующего эскадрой Вице-Адмирала Рожественского до командира «Изумруда» капитана 2-го ранга барона Фер-зена. Что, мол, ушел от сдачи и плена — это, вроде, и не подлежит осуждению, а вот почему корабль на камень посадил? За это строго взыскать надо! А может, все-таки хочется взыскать именно за то, что не сдался? Что сберег честь Андреевского флага?

Вот, скажем, о капитане 1-го ранга Озерове, все же поднявшем японский флаг над своим тонущим броненосцем «Сисой Великий», Комиссия слова плохого не говорит. Исчерпал, мол, возможность к сопротивлению, экипаж спасал, чего уж цепляться к человеку? Дело житейское! Зато все ругательные слова в адрес своего Командующего со стороны каперанга Озерова, «исчерпавшего возможность к сопротивлению», Комиссия воспроизводит и на память потомкам передает. Вместе с еще более убедительными и правдивыми словами также, видимо, «исчерпавшего возможность к сопротивлению» контр-адмирала Небогатова. Увы, бывшего. Но зато какой достойный доверия человек!

Не то, что этот Рожественский и его Коломейцовы, Блохины, Ферзены, Берендсы, не говоря уж про матросов, упорно считающих, что их Адмирал на «Суворове» много врагов потопил. 

Не только матросы так считали

Много там или мало, но, что любопытно, не только матросы так считали. В донесении о бое мичмана И.А. Дитлова с броненосца «Адмирал Ушаков» черным по белому написано следующее:

«Приблизительно через полчаса после начала боя сверху раздались крики “ура”. На левом траверзе я увидел мачты погружающегося в воду корабля. Гибели “Ослябя” я не видел, так как это произошло с правой стороны, в то время как я был занят стрельбой на левой»{292}.

Этот же поразивший его случай Дитлов приводит в своих уже упоминавшихся записках о Цусиме: «Минут через 25 после начала боя с мостика раздалось “ура”, подхваченное внизу. Артиллерийский унтер-офицер Горбунов взволнованно схватил меня за руку: “Смотрите!”

Я взглянул в бинокль и увидел мачты погружающегося в воду корабля. “Ура” гремело. Это был первый и, увы, последний светлый момент боя. Уверенность в победе возросла, и я энергично продолжал стрельбу, пока неприятель не вышел из угла обстрела…»{293}