— Роды приильменские, — сказал он, — к вам обращаюсь я со своей речью... Добровольно, без всякого понуждения избрали вы меня своим князем, обещаю я послужить на пользу вам, но знать вы должны, что ни с кем никогда отныне, ни я, ни преемники мои не разделят данной вами же власти... Только единой властью силён будет народ славянский, только в ней одной его могущество, поколебать которое ничто не может... Да исчезнет с приходом моим рознь между вами, и да будете вы все, как один, а один — как все... Сплочённые, будете вы расти и усиливаться на свою славу, во веки веков...

— Что он говорит-то такое, как это всё что один?

— Что же, и в родах наших старшего не будет?

— Вот это совсем непорядок! — загалдело вече.

— Хотим жить по-старому, как отцы и деды наши жили!

— Князь над старейшинами только! Пусть их судит, а мы по-прежнему... К нему только на суд идти будем.

— Пусть нас на войну водит да от врагов со своей дружиной обороняет, вот его дело...

— А в роды мы его не пустим!

— Не по нашему — так и ссадим... Не таких выпроваживали.

— Сам Гостомысл нас уважал!..

Вече забурлило... Может быть, это была просто попытка крикунов заявить о себе, как это бывало раньше при посадниках, может быть, и на самом деле вечевикам захотелось показать, что и они не последние спицы в колеснице, что они заставят князя разделить свою власть с вечем.

Рюрик, заслышав угрожающий гул голосов, выпрямился во весь рост, чело его нахмурилось, в глазах засверкал гнев.

Он властно протянул перед собой руку и указал на толпу...

В тот же миг сотня вооружённых дружинников бросились туда, куда указал им вождь. Бряцая оружием, врезались они в толпу. Натиск их был совершенно неожиданным. Вечевики растерялись и пропустили их к тем, кто громче других выкрикивал угрозы князю. В одно мгновение крикуны были перевязаны и подведены к помосту, где их ожидал Рюрик.

Их было около десяти.

— Чего вы хотите? Чего вам надо? — возвысив голос, спросил Рюрик. — Или вы не желаете подчиняться моей власти?

— Ничего, батюшка князь, так мы это, спроста, — нашёл в себе силы наконец проговорить один из них.

— Чего им! Известно чего! — загудело вече. — Думают они, что как прежде горланить можно... Теперь ведь князь, а не посадник...

— Так слушайте же вы все! — крикнул Рюрик. Прошлому более нет возврата... Не будет своевольства в земле славянской — не допущу я до этого; сами вы меня выбрали, сами пожелали иметь меня своим князем, так и знайте теперь, что нет в народе славянском другой воли, кроме моей.

— Истинно так, батюшка князь, — снова загудело вече, — и нам всем эти буяны надоели... Они-то всегда и смуту затевали, благо горло у них широкое... Накажи их в пример другим.

— Ишь, сразу смуту затевать начали, — неслось со всех сторон, — поучи их, батюшка князь, поучи, чтобы и вперёд не поваживались.

Рюрик снова сделал величественный жест рукой, и вече разом смолкло.

— Слушайте вы!.. Должен наказать я примерно этих людей, но хочу я с милости начать своё правление, чтобы знали прежде всего, что милостив князь ваш. На этот раз отпускаю я этих людей, дарую им жизнь, хотя они заслуживают смерти! Пусть идут они в роды свои и возвестят там о новом князе своём, пусть скажут они, что отныне всякий, осмеливающийся с осуждением выступить против князя своего, лютой смерти будет предан, — а теперь я докончу то, что говорить вам начал... Нет и не будет отныне на Ильмене родов, каждый и все должны одним законом управляться, одной воле покорными быть, а поэтому приказываю я называть все роды, что окрест по ильменским берегам живут, одним именем — Русью... Нет более родов приильменских, есть одна на Ильмене Русь, как есть на Руси одна только правда и милость — моя великокняжеская... Так помните это навсегда...

Вече смущённо молчало. Старики хмуро переглядывались друг с другом. Приказание князя произвело на них удручающее впечатление.

— Что же, Русь так Русь, это всё едино, — раздались сперва робкие, неуверенные восклицания.

— А и в самом деле, будем Русью, если так князь наш батюшка хочет!

— Только бы правда одна на Руси была!

— Вестимо, так!

Крики эти были прерваны появлением около помоста нескольких старейшин. Это были почтенные старики, убелённые сединами. Они смотрели на князя гордо и смело.

Рюрик величавым взором глядел на них в ожидании того, какую они речь поведут.

— Как сказал ты, батюшка князь, — заговорил, поклонившись князю в пояс, самый старый из них, — так пусть и будет... Видим мы, что ты действительно пользы желаешь народу славянскому и положишь конец неурядицам нашим. Ты один сумеешь сдержать нашу вольницу, верим мы этому, верим и надеемся, что хорошее будущее ждёт народ приильменский, чувствуем и верим мы, что и защитишь ты беззащитных от напастей вражеских, и правого оправишь, и виновного покараешь... А потому и кланяемся мы тебе, клятву даём быть тебе верными, беспрекословными слугами, идти за тобой всюду, куда поведёшь ты нас... Сами, своей волей, своим выбором свободным призвали мы тебя, так теперь не от добра же нам добра искать... Что здесь мы говорим, то и в родах наших думают; итак, прими ты привет наш, князь великий, бьём тебе челом; княжи и владей нами со всем родом твоим во веки веков.