…хлопали бешено.

…в буфете. Оказался автор. Поинтересовалась.

— А я ведь так и задумал и написал.

— Спасибо вам. Действительно, что-то новое. Входит Алексеем, уходит Алисой.

— Что? Работает буква А?

— Только как они, простите, после спектакля? Как разберутся, кто кем стал? И кем дальше будут жить?

— Ну, на то они и актеры.

ПОЛЕТЫ

Неподвижная смутная толпа чаек на гравии. Переговариваются. С моря пролетел человек. Пронзительно вскрикнул под белой луной. Никто даже клюва не повернул. Человек сел неподалеку в степи, где гигантские ржавые фермы вразброс. Видно, что-то хотели построить, но почему-то раздумали. Или малыш-великан, кто-то позвал, так и бросил игрушки.

Другой человек пролетел… Вернулся и парит, широко раскинув руки. Лунный свет, почти блеск, держит, проносит его над холмом. В толпе забеспокоились, злобно забормотали.

Так вскинулся, еле за крыло удержала:

— Молод еще летать!

— Да я его когтями, клювом на лету собью!

— На то и люди, гнезда разорять на подушки.

Долго успокоиться не мог.

— Ничего, наши сторожа за ними следят. В селении сесть не дадут.

— И чего это они разлетались?

— Во сне летают. Видишь, как низко над волнами.

— С тобой не сравнится, мама.

— Подожми левую лапку и спи.

(

Засыпая

) — Вот сейчас усну и тоже во сне летать буду… как человек…

ПОЧТИ ПО ЧЕХОВУ

Непринужденным, плавным и сильным движением, полураскрыв черно-серые веера перьев, перемахнула с земли, городской и бесплодной, на косо торчащий сухой ствол дерева неизвестной породы над сараем.

Фотограф Сорокин, гулявший по двору с черным терьером, даже засмотрелся. Хорошо бы — выдержка 240 на 4,5 полным форматом со вспышкой (смурый денек) «Полет вороны». И ведь крупнее курицы, настоящая индюшка! Если бы у меня такса была, думаю, схватила бы и унесла. Вот бы сфотографировать! Подрастут еще немного и людей похищать станут. Прекрасно. На первой полосе моя фотография «Ворона-мутант уносит новую жертву».

Тут он ощутил сильный толчок в спину, ткань куртки затрещала и мимо впритирку проехал железный фургон.

Фотограф Сорокин с огорчением рассматривал порванный рукав:

«Чуть не задавил, гад! По двору на полной скорости…»

Черный терьер громко лаял.

«А чертовски могло бы получиться: фургон наезжает на зрителя, фары огромные — рапидом, и я — косо летящая фигурка из-под колес».

«Гибель фотографа Сорокина» — это тебе не «Полет вороны».

СТАРОСТЬ

На стене в фигурных рамочках. За окном на осеннем подметенном дворе. Даже в облике дома проступает. Старушечья опрятная бедность.

Коричневый бархат на круглом столе. Красный шкаф. Рядом с комнатой белые двери, коридор. Соседей не видно. Но чувствуется как бы ожидание чего-то. «Смерти ее ждут».

Мы с женой принесли нашей старой почти родственнице маленький японский телевизор с нашей кухни, подарили. А ставить некуда. Разве что на большой допотопный «Рекорд», который только смутные тени показывает. Полотенцем с украинским узором накрыла его хозяйка. Тут и поставили, на белое.

Я отрегулировал программы и увидел, что в тесной и затхлой обстановке э т о чересчур — очень яркий и четкий экран. Слишком хорошо показывает. Какая-то неестественная, нелогичная картинка. И телевизор на телевизоре, какая-то матрешка, как во сне.

Я пил чай из кружки с Главным павильоном ВДНХ — синим оттиском на боку. На салфетке — тарелка, на тарелке — яблочный пирог с пригорелыми перемычками. А где же супруга? Моя жена? В самом деле?

Честное слово, с нашим японским телевизором что-то происходило в этой обстановке. Краски потускнели, теперь совсем их смыло с экрана.

Похоже на ее серые выцветшие глаза. Белые двери, пустой коридор — это же больница. Вот и санитар заглянул. Боже мой! отсюда не выпускают! «Извините! Я только в гости! Вы не имеете права!»

Санитар посмотрел на меня свиными глазками и прикрыл дверь снаружи. Седые букольки, даже головы не повернула.

Господи! Мы оба смотрим забытый «Голубой огонек»: там за столиками сидят мужчины в топорных костюмах и женщины в кисее и панбархате. Картинка какого-то пятидесятого года.

НИЩИЙ

Человек живет в мире условностей, одно безусловно…

Недавно: нищий сидит и на работе читает газету! Вообразите! Плевать ему, подают или не подают.

ваш любимый магазин

в самом центре столицы

Вот я и сказал одному безногому в подземном переходе:

— Почему я тебе должен подавать? А не ты — мне?

— Добрый человек… — бормотал он, не слыша или не слушая меня. Нищий сидел на бетонном полу, подвернув под себя увечные ноги. Возле стояла картонная коробка, полная бумажных денег.