— А почему ты, мышонок, женишься на своей норке? — спросило Оно мышонка.

— Я хотел бы всю жизнь бегать в норку — и обратно, в норку — и обратно! — пылко воскликнул мышонок.

— Шалун, — погрозило ему Верховным Пальцем Верховное Существо.

— Мы будем плодиться и размножаться, плодиться и размножаться… Но на что будут похожи наши дети? — озабоченно сказал мышонок.

— На меховые перчатки, — мгновенно решило Существо своим Верховным Разумом. — Каждый палец — норка и мышонок навыворот одновременно, как и предусмотрено природой.

— А почему вы вступаете в брак? — спросило Оно третью пару. — Вы такие разные, можно сказать, вы полностью противоположны. И что за жизнь у вас будет! Когда один будет гулять, другой будет лежать. Когда один будет цвести, другой будет разлагаться. И как можно нежными розовыми губами целовать свой собственный череп?

— Я иду замуж по расчету, — призналась Жизнь. — Нет мне жизни без Смерти. Кто будет мной любоваться и ценить мои мгновения? Без Смерти мне просто грош цена. Я могу надоесть, в конце концов, самой себе до смерти. А ее не будет.

— А ты, Смерть?

— Я давно люблю Жизнь, — вздохнула Смерть. — Но иногда мне нравится делать ей больно.

— Тогда я кричу как сумасшедшая, — засмеялась Жизнь. — Да и что я за Жизнь без боли!

— Вы настоящая пара, — усмехнулось Верховное Существо. — Шерочка с машерочкой. Садистка и мазохистка.

— Но, боюсь, союз наш будет бесплоден, — затуманилась Жизнь. — Что может родиться от нашего брака?

— Мысль, — сказало Верховное Существо.

ОЧЕРНИТЕЛЬ

В интеллигентном светлом доме, в семье порядочных людей родился гнусный очернитель. Еще в пеленках, не умея говорить, он очернил родную мать — и черным молоком она его вскормила.

Ребенком проказничал, как сущая проказа, — и все чернил подряд: вот черный кот — и черный пес — и черный дом — и туча черная, которая над домом — всегда.

В школе бессовестно чернил своих друзей — и все они попали в черный список.

Он очернил родных перед отцом, он очернил отца перед родными — всех перессорил… И до сих пор они друг друга с великим удовольствием чернят.

Студентом он очернить профессора хотел, но второпях попались красные чернила — профессор лишился кафедры, друзей, жены — и стал чернорабочим. А все кругом кричали: «Красный! красный!»

Сам очернитель в партию вступил синдикалистов-анархистов, с тех пор и знамя черное у них.

Женился — очернил жену.

Развелся — очернил вторично.

В городе, где он живет, на улицах теперь сплошные негры, но это не африканцы — люди, которых он очернил.

Был казус: местная газета его пыталась тоже очернить, не в бровь, а в глаз — был напечатан фельетон «ПРОФЕССИЯ ТАКАЯ — ОЧЕРНИТЕЛЬ». В отместку очернил газету так, что шрифт нельзя было прочесть и разлепить. Газету перестали покупать. Редактор взял черный пистолет и застрелился.

(Вариант.)

Редактор насыпал черный яд в свой черный кофе, упал со стула — сразу почернел.

Покойный был глуп и одинок… На кладбище за гробом шагал один печальный очернитель. Навстречу — свадьба: белые цветы, невеста с женихом, оркестр, веселье. Всех очернил и повернул за гробом.

Спокойна эта черная душа. Живет на черной лестнице, спит с негритянкой и читает Блейка перед сном. И ночи черные — не снится ничего.

Рассказывают, черный человек, который явился к Моцарту в тот черный понедельник (ну кто теперь возьмется отрицать?), был родственник его, возможно, прадед.

А черный рынок? А чернуха нашей жизни? А Чернобыль?.. Ну это, брат, ты чересчур, перехватил, такое не под силу человеку. Сам Черный этот морок заварил — всех очернителей высокий покровитель — козел и чемпион по шахматам, где все фигуры черные, все клетки черные — и некуда ходить.

ТУРУСЫ НА КОЛЕСАХ

Приехали турусы на колесах. Но мы этого, конечно, не заметили — замечать еще трудиться.

Соскочили турусы с колес, стали на ходули. Заходили турусы на ходулях — выше иного начальника ходят. Да мы головы так высоко не поднимаем, потому и не увидели.

Поломали турусы свои ходули, стали на лыжи и покатили — туда, где прошлогодний снег навалом лежит, мы о нем и думать забыли — не то что за ними следить, как там турусы за торосами в одних трусах — телеса на солнце — катаются.

Обиделись турусы — навострили лыжи в другую сторону, а там лето. Составили свои лыжи рядком, как елочки, скинули трусы — и в речку. Купаются турусы в речке Тарусе без трусов — русы глядят, суруты глядят, туртуры тоже любопытствуют, а нам ни к чему.

Стали турусы в трубы трубить, в тулумбасы бить: