– Все, хватит, – резко произнес Пашков. – Это мы рассмотрим на заседании правительства, непосредственно. Лучше дослушаем Торопца. Проблема тоже серьезная и как раз касается нашей безопасности.

Я был настолько смущен поворотом внимания к своей персоне, что не сразу начал. Повторился, указывая и только потом перешел к сути вопроса.

– Я долго называл стран – поставщиков продуктов на наш рынок именно потому, что наши производители сельхозпродукции попросту выбиты с рынка. Мы сейчас закупаем куда больше за границей, вернее, закупали, чем в восьмом году. Несмотря на обещанные миллиарды на поддержку отрасли, в реальный сектор перепали крохи, а все прочие вынуждены были забивать скот, и бросать пашни. За четыре последних года поголовье скота сократилось вполовину, а количество пахотных земель на треть. Сейчас же нам реально угрожает голод. Даже при всем при том, что население резко сократилось, на миллионы человек, будем циниками, но, насколько мне известно, собранный урожай, просто не доходит до потребителя. Если МВД и МО и дальше будут проводить столь вяло очистку страны от мертвецов….

– Послушайте, Торопец! – возмутился Грудень. Я принес свои извинения, но дальше слушать меня не стали. Денис Андреевич вспомнил свой разговор с председателем КНР, последний дал гарантии, что в самое ближайшее время восстановит пограничные посты и перебросит на северные границы несколько сотен единиц бронетехники и около семидесяти самолетов и до пятидесяти тысяч бойцов. После разговор невольно свернул на США и постепенно угас. Президент объявил о завершении заседания. Из всех присутствующих попросил остаться одного только меня. Я закрыл дверь за выходившими и вернулся, подсев поближе к Денису Андреевичу. Президент был мрачен.

– Артем, меня очень беспокоит наш народ, – после долгой паузы произнес он. – Я вчера беседовал с Груденем. Не захотелось говорить публично об этом.

– Вы о дезертирстве?

– Да и об этом тоже. Понимаете, Артем… Люди как с ума посходили. Вместо того, чтобы объединяться и вместе пережить тяжкие испытания, они ведут себя точно… даже не знаю, как назвать.

– Тонкий налет цивилизации сброшен, – вздохнул я. – То, что под ним, вышло на поверхность. Да не только у нас, везде так. Страны сыплются как горох. Грузия исчезла, будто не было. Да что она, вот Италия, вроде бы считалась крепким государством, пусть не локомотивом Старой Европы, но все же, да вы ведь приглашали в марте их премьера в Тольятти, там должен быть открыт новый автозавод. А теперь что. Венецианская республика, Генуэзская, Сицилийская, Неаполитанская…

– Вернулись времена Гарибальди. Только без него самого. Некому спасать мир.

– А мир не жаждет своего спасения, Денис Андреевич. Он жаждет кажется одного. Уж если все горит синим пламенем, так напоследок надо свести счеты. Чтобы уйти, так с музыкой.

– Вы считаете, и нас это ждет.

– Честно, не знаю. Но предчувствия у меня не самые радужные.

– Вы правы. Взять тот же Кавказ…

– Нет, мы давно его потеряли. А вот Приморье, это беда.

– И главное, пробиться туда почти невозможно. Только самолетами. Но ведь там тоже простой российский народ, всегда ратовавший за страну, за отечество. И вдруг такой поворот. Ведь не может же быть, чтобы один Дзюба так запудрил мозги нашему народу. Да что Приморье, после ротации войск мы изловим зачинщиков и представим к ответу. Вот Бутово, оно меня куда больше беспокоит. Все же Москва, столица. А словно безумие охватило жителей района. Ведь там ни вожаков, ни командиров, и вместе с тем столь отчаянное сопротивление. Стояли до последнего.

– С Бутовым как раз понято. На улице Кадырова – какая ирония судьбы, елки-палки, – живут бывшие военные, бывшие милиционеры, их туда заселяли еще при советской власти и продолжают. Так что милиция на своих наткнулась. Причем, не просто на своих, на таких же как они. Я имею в виду, на тех, кто ушел недавно. Кто умеет подбрасывать улики, но не в состоянии расследовать дело, не прибегая к насилию. Впрочем, это следствием назвать нельзя. Кто получая смехотворную зарплату, добавляет себе тем, что закрывает одни дела, возбуждает другие, сажает и выпускает. Вымогательствует и стяжает.

– Но оружие, откуда столько оружия у бывших оперуполномоченных? Ведь два грузовика вывезли.

– А сколько скандалов за последнее время было именно с торговлей оружием, именно сотрудниками МВД, рядовыми операми, я вспоминаю, этим как раз покойный Широков занимался, как раз перед назначением, он так ковырнул, что его никак остановить не могли. Знаете, Денис Андреевич, мне сейчас кажется, его не случайно в ту ловушку заманили. Что вообще тогда все было не случайно, – я помолчал минутку и добавил: – А то что у любого опера в сейфе лишний ствол лежит, взятый с места преступления или купленный, так это в порядке вещей. А потому и эта мясорубка тоже.

– Но эта злоба. Сперва к так называемым «хачам», потом к своим. Лютая злоба, право, я такую видел только в Палестине, в репортажах, по отношению к Израилю. Но там хотя бы понятно. А здесь… – Но я молчал. Не знал, как объяснить. А потому Денис Андреевич продолжал. – Мне, сколько я ни нахожусь у власти, все это просто удивительно. Ведь совсем недавно это был вполне нормальный, вменяемый народ. Да иногда с ним бывали проблемы, его трудно становилось урезонить, непросто понять, еще трудней втолковать что-то. Но в конце концов, народ понимал, что мы не упыри, не кровопийцы и тоже что-то стараемся не в свой карман, а для его блага делать. А сейчас… право же, Артем, я не понимаю наш народ. Я просто перестал понимать наш народ. Будто управляю вот этими палестинцами, будто все разом переменилось и привычный народ исчез, а взамен появились вот эти… те, которые…

Он запутался и замолчал, пристально глядя на меня. И столько нескрываемого удивления было во взгляде президента, что я не выдержал и медленно произнес, растягивая каждое слово:

– А все же вы царь, Денис Андреевич. Царь!

77.

Настя получила повестку тридцатого, Шерхон принес, она удивилась его визиту, в крохотную комнатку, занимаемую девушкой, никто из гастарбайтеров входить не смел, разве что в самых чрезвычайных случаях. Вроде этого. Все знали, кто она, почему она здесь, но предпочитали молчать, не обижая ни словом, ни жестом, вообще старались не показываться на глаза. Шерхон осторожно поскребся в железную дверь, отделявшую ее конурку от остальных, и только дождавшись когда девушка откликнется, вошел на «женскую половину», как полушутя-полусерьезно называли гости из Казахстана обиталище Насти.