Тео обнял его в этой темноте, в этом холоде и стуке ветра в стекло; замотал в плед; пахло от него сигаретами, виски, ванилью и корицей, топленым сливочным маслом, будто он ходячая булочка – обычный запах Тео; сладкий мальчик, супергерой-Кондитер.

– Ты неописуемый… невыносимый ботан… но ты, правда… правда, немного похож на Каролюса… – и вдруг схватил Дэмьена пребольно за руку, и сделал это нарочно, и Дэмьен испугался, но понял, зачем Тео сделал ему больно – чтобы он действительно услышал, что Тео хочет ему сказать, – когда улыбаешься… разве это плохо – нравиться людям… улыбкой спасать мир… я иногда умираю от зависти, я такой… раздираемый страстями… завистью, ревностью, высокомерием, ничтожностью собственной, нереализованностью и усталостью… каково это, быть тобой?.. не переживай, я ненавижу Талбота всей душой, в лучших традициях классической литературы… однажды отомстим ему за все наши страдания, посмеемся…

– Ты ненавидишь Талбота? Что ты вообще говоришь, Тео, фу… мы должны быть одинаковыми – добрыми…

– Да фигли… когда это я был добрым… кто из нас тут вообще, кроме тебя, добрый…

…Дэмьен дотронулся до своего лица в зеркале, кончиками пальцев, не касаясь почти старого, с царапинками, стекла. Кроме Тео, никто не говорил ему, что он похож на Каролюса. Но он сам увидел – да, похож. Может, вырос, похудел, вытянулся, синяки под глазами… и стал похож – будто фотографию сделали похожую; как современных молодых актеров фотографируют под Джеймса Дина.

– Здравствуй, Каролюс, – сказал он; взял футболку, штаны пижамные, в красную клетку, фланелевые, и домашние коричневые кеды, зубную щетку, шампунь и гель для душа, и забыл про всё; пошел в ванную.

Ванна была потрясающая – медная, старая, с позолоченными ножками львиными изогнутыми, с позолоченными кранами и сливом; на стене – мозаика, цвета совсем другие – темные, сумрачные, синие, зеленые, серебряные, из теплых только бежевый – на стене из кусочков стекла картина – множество рыб, самых разных; Дэмьену казалось, что он уже видел эту картину – копия из Помпей, наверное; над ванной зеркало, а над раковиной, медной, но уже явно современной, стилизованной под старинную ванну, тоже с позолоченными кранами и сливом, – аквариум – вместо привычного как раз таки зеркала; бледно-зеленый, подсвеченный, будто призрачный; фигурка разрушенного замка на весь аквариум, на всю величину, и между развалинами шныряют рыбки – абсолютно прозрачные; Дэмьен как завороженный смотрел на их просвечивающие скелетики и внутренности; вот это была настоящая готика; наверняка ванную делала эта загадочная Флавия. Наконец, мальчик отлепился от аквариума и залез в ванну – душ тоже позолоченный; вода была горячая, но из-за холодных цветов мозаики Дэмьену казалось, что в ванной прохладно; главное, руки и ноги не высовывать из-под воды; но когда он встал на мозаичный пол, обнаружил, что тот теплый; с подогревом; роскошная всё-таки квартира; и стало уютно; полотенца, огромные, темно-синие, тоже были теплые; и когда он вышел, весь сразу проснувшийся, отец Дэмьен был прав насчет всех этих лемонграссов. Клавелл шел мимо ванной с чаем.

– Какая футболка, – заметил он, вручив чашку Дэмьену; на футболке была старая карта Уайтчепела, с пометками, где Джек-Потрошитель убил своих жертв – обычно никто не понимал вообще, что это, и спрашивали; а Клавелл понял; Дэмьен понял, что Клавелл понял; да, удивительный дворецкий у отца Декампа; футболку подарил ему на день рождения Ричи; страшно, да, поржал; футболка была классная – приталенная, цвета топленого молока, собственно, цвета карты, карта была на всю футболку, а не традиционно спереди. Где Ричи находил такие футболки, Дэмьен не знал – придумывал, заказывал, наверное, сам, наверняка где-то в мире был магазин футболок с дизайном от Ричи Визано, дьявольской игры этого роскошного стального с хромом ума; потому что сам Визано приходил к завтраку порой в футболках с невообразимыми принтами; под старую графику, викторианскую, две женщины, в чулках, корсетах, дерутся на улице, вцепились друг другу в пышные волосы, груди из корсетов, вокруг кошки, дети, и уличный музыкант играет на скрипке; черно-белая потертая фотография гангстера с выбитым зубом, шляпе заломленной на затылок, в руках рулон скотча – щербатая улыбочка: «Я знаю, как нет-нет-нет превратить в ммммм»; с набором предсмертных цитат от знаменитостей – например, самая любимая у Тео, он всё мечтал ее как-нибудь выпросить, с цитатой от Моэма: «Умирать – скучное занятие. Никогда этим не занимайтесь» – шрифтом под почерк Моэма… Чай был крепкий, черный, с чабрецом. Дэмьен нашел в своей комнате розетку – за шкафом – красную – поставил телефон на зарядку, и пошел с чаем в гостиную.

Отец Декамп сидел в прежней позе – в кресле, читал, склонившись над стеклянным столиком. Собаки спали у камина. На столике уже стояла тарелка с вафлями, вазочки с разными наполнителями для вафель, и две тарелки с горячими бутербродами. Шоколад, мед и ветчина с сыром – осенний набор.

– А что ты пишешь?

– Речь для воскресенья; я же только в воскресенье людям показываюсь, я не шутил.

– На тему? Родственников? Дьявола?

– О, не-не, дьявол – тема скользкая-склизская, стоит заговорить о дьяволе, и с репутацией можно распрощаться. Люди реально считают, что дьявола нет. Обличительную речь про лезущих не в свое дело родственников и Стивена Фрая я решил приберечь на праздник какой-нибудь, типа Пасхи – все такие радостные сидят, а я тут такой мерзкий, кислотой их брызгаю… Я пишу о чудесах.

– Звучит еще хуже. Типа они вокруг нас, а мы их не замечаем.

– О, бери ниже. Сплошные прорехи в аргументации. Бог нам не фокусник, не Дэвид Копперфилд, не Гарри Гудини, не Чарли Чаплин…

– Чарли Чаплин в этом ряду лишний. Вычеркивай.

– А у меня вполне складно вышло с Чаплиным… Хочется же чего-то такого. Зрелища…

– Танца с булочками. Полета. Освобождения.

– Акта волшебства. А Бог – это не акт. Бог – это огонь, это… электричество – чудо, которое с нами всегда, и замечаешь только, когда погаснет.

– Но всегда можно зажечь свечу…

– И это тоже Бог. Бог – это свет. Свет мы не замечаем. Только когда остаемся в полной темноте, – они будто в теннис играли.

– И вот тут рукой подать до дьявола…

– Нет. Дьявол – этот тот, кто говорит, почему же нет чуда…

– Не тот, кто выключил свет?

– Он тот, кто говорит – зачем покупать свечи? Ведь есть электричество…

– Нет-нет, свечей очень много дарят на дни рождения и там Рождество, я не согласен… а свет – это же гидроэлектростанция, или атомная энергия. Атомная энергия – это Бог?

– Так… ты меня путаешь. Причем тут атомная энергия, свечки на день рождения?.. что за бред вообще… Всё, у меня башка разболелась. Какой ты вредный, оказывается. А я тебя еще кормлю и делюсь коньяком.

– Ну-ну, надо предвидеть все повороты сюжета в построении историй о Боге.

– Иногда у меня получается. А иногда я дохожу до вот такого абсурда, и я вообще не понимаю, что хотел сказать. Как сегодня с Маттиасом, набросился на него с этой свободой выбора, а чего сказал, и не понял сам… знаешь, внутри бьется, но никак не может найти слов, выйти наружу… жаль, у меня нет пиар-службы, которая писала бы гладенькие розовые в беленький горошек речи.