Все время мое отъ поздняго утра и до поздней ночи принадлежало не мн и было занято, даже ежели бы я и не вызжала. Мн это было уже не весело и не скучно, а казалось, что такъ, а не иначе должно быть. Такъ было и въ то время, когда я надялась быть матерью. Внимательность и уваженіе ко мн мужа какъ будто еще увеличились въ это время, но часто мн больно и неловко было замчать, что какъ будто не одна я, были причины этой внимательности.

Часто, сама размышляя о новомъ предстоящемъ мн чувств, я становилась недовольна вчной разсянностью и пустыми заботами, поглощавшими меня, и мн казалось, что вотъ стоитъ мн сдлаться матерью, и я само собой брошу вс старыя привычки и вкусы и начну новую жизнь. Я ждала и перерожденья, и счастія отъ материнской любви. Мн казалось, что новое чувство безъ всякаго подготовленья съ моей стороны, противъ моей воли, схватитъ меня и увлечетъ за собой въ другой счастливый міръ. Но Богъ знаетъ отчего это случилось? отъ того ли, что я хуже другихъ женщинъ, отъ того ли, что я находилась въ дурныхъ условіяхъ, или это общая участь всхъ насъ, женщинъ, только первое и сильнйшее чувство, которое мн доставилъ мой ребенокъ, было горькое оскорбительное чувство разочарованія, <смшанное съ гордостью, сожалніемъ и сознаніемъ необходимости нкоторой притворно-офиціяльной нжности.> Сгорая отъ нетерпнія узнать это сильнйшее новое чувство, общавшее мн столько радостей, я въ первый разъ ожидала своего ребенка. Ребенка принесли, я увидала маленькое, красное, кричащее созданьице, упиравшееся мн въ лицо пухлыми ручонками. Сердце упало во мн. Я взяла его на руки и стала цловать, но то, что я чувствовала, было такъ мало въ сравненіи съ тмъ, что я хотла чувствовать, что мн показалось, что я ничего не чувствую. Я хотла отдать ребенка, но тутъ были няня, кормилица съ нжно улыбающимися лицами, вызывающими мою нжность, тутъ были его глаза, какъ-то вопросительно глядвшіе то на меня, то на Кокошу, и мн стало ужасно больно и страшно.

— Вотъ они вс ждутъ отъ меня чего-то, — думала я, — ждутъ эти добродушныя женщины, ждетъ и онъ, а во мн нтъ ничего, — какъ мн казалось. Но я еще разъ прижала къ себ ребенка, и слезы выступили мн на глаза. — Неужели я хуже всхъ другихъ женщинъ? — спрашивала я себя. И страшное сомнніе въ самой себ проникло мн въ душу. Но этотъ страхъ, эти сомннья продолжались недолго. Съ помощью вчнаго разсянья, частью притворяясь, частью признаваясь себ и другимъ въ своей холодности къ ребенку и полагая, что это такъ и должно быть, я примирилась съ своимъ положеньемъ и стала вести старую жизнь.

Въ Iюл мсяц 1855 года, въ самое жаркое время Крымской кампаніи, [64] Маіоръ Вереинъ халъ ночью одинъ верхомъ по дорог, ведущей отъ Белбекской мельницы къ Инкерманской позиціи. — Онъ здилъ на полковой праздникъ къ командиру гусарскаго полка и теперь возвращался къ себ въ лагерь. Часовъ съ двухъ въ этотъ день пошелъ рденькой дождикъ изъ желтоватой прозрачной тучи, составлявшей край большой черной грозовой тучи, и казалось долженъ былъ пройти скоро, но вмсто того дождикъ все усиливался и продолжалъ итти теперь во второмъ часу ночи, то мелкій, какъ сквозь сито, то какъ будто съ какихъ то невидимыхъ деревьевъ сыпались сверху съ втромъ крупныя тяжелыя косыя капли. На сверо-восток однако туча уже рзкой черной чертой поднялась надъ свтло-прозрачнымъ горизонтомъ, [65] на которомъ поднимался вывернутый въ другую сторону, убывающій золотистый мсяцъ. На юг, — впереди по дорог, по которой халъ Маіоръ, часто загорались на черномъ неб красноватыя молніи и слышался гулъ выстрловъ въ Севастопол. [66]

Завернувшись въ отежелвшую и провонявшую мыломъ отъ мокроты солдатскую шинель, маіоръ сгорбившись сидлъ на тепло-сыромъ сдл и безпрестанно поталкивалъ мокрыми склизкими каблуками въ животъ уставшей большой гндой кавалерійской лошади. Старая лошадь, подкидывая задней ногой, въ которой у нее былъ шпатъ, пошлепывала по лужамъ дороги, болтала отвислой губой, [67] изрдка при вид куста или рытвины поднимала одно ухо и сторонилась и безпрестанно кряхтла какъ то съ визгомъ, какъ будто натуживаясь изо всхъ силъ. — Маіоръ [68] много выпилъ на праздник, голова у него не кружилась, но отяжелла и глаза слипались. Изрдка только онъ открывалъ ихъ, взглядывалъ на вытянутую шею и мокрую гриву лошади, на блую полосу дороги, блестящую рябыми лужами, которая однообразно измняясь въ одинаковомъ разстояніи блла передъ нимъ, и повторялъ фразу: хорошо у бабушки на свт жить, — которая Богъ знаетъ почему уже давно пришла ему въ голову, и которую онъ безъ всякой мысли умственно повторилъ уже разъ триста, и снова закрывалъ глаза и задремывалъ. [69]

Маіоръ Вереинъ былъ человкъ лтъ 35-ти, очень высокой ростомъ, съ длинными ногами, широкимъ тазомъ и сутуловатой и угловатой спиной. Круглые каріе глаза, выгнутой широкой носъ средь худаго желтоватаго лица и очень длинные чернющія къ скуламъ бакенбарды зачесанные внизъ, давали ему выраженіе изнуренія, доброты [70] и общаго всмъ старымъ военнымъ спокойно-мужественнаго равнодушія. Вглядвшись ближе въ его совсмъ круглые глаза, зрачки которыхъ далеко не доходили до краевъ векъ, въ нихъ замтно было кром того выраженіе сильной мечтательности или постояннаго увлеченія одной идеей. — Вереинъ уже лтъ 17 служилъ въ военной служб и все въ томъ же драгунскомъ полку. Товарищи и начальники говорили про него: «офицеръ примрный, службу знаетъ, какъ самъ уставъ, хозяинъ отличный, эскадронъ у него въ порядк какъ ни у кого, съ людьми строгъ, правда, но иначе нельзя. Строгъ, но справедливъ, за то и любятъ его. Кром того человкъ образованный, говоритъ по французски, по немцки, кажется, и по итальянски. Живетъ прилично. Какъ слдуетъ быть эскадронному командиру». — Вереинъ дйствительно былъ таковъ, какъ описывали его товарищи и главное то, что это знаніе службы и служебныхъ отношеній какъ то само собой, безъ труда съ его стороны, далось ему. [71] — Онъ сначала страстно любилъ службу, [но] охота мало по мало пропадала, осталась одна привычка, и теперь уже давно ему все казалось, что напрасно онъ на нее посвятилъ лучшіе годы и силы молодости, которые бы онъ могъ употребить лучше. Несмотря на то, ежели бы у него спросили, какъ бы онъ желалъ устроить свою жизнь, онъ бы не умлъ отвтить. Уже 17 лтъ весь міръ, исключая своего военнаго круга, былъ закрытъ для него. Вс интересы, нетолько общечеловческіе, но личные людей невоенныхъ были непонятны для него. Разв изрдка, читая газеты или слушая разговоры, онъ любилъ заставить себя подумать о какомъ нибудь случайно представившемся ему вопрос: то о устройств свеклосахарныхъ заводовъ, то о китайскихъ инсургентахъ, то о новооткрытомъ минерал. — Вс воспоминанія его были только военныя, набравшіяся за эти 17 лтъ службы. Воспоминанія эти были: время юнкерства, дежурство на конюшн, ссоры фелдвебелей, лихіе успхи въ верховой зд, кутежи съ товарищами, [72] потомъ счастливая эпоха производства, поздки къ помщикамъ и снова кутежи и манежъ; потомъ отличіе и усердіе въ служб и надежда на эскадронъ и наконецъ осуществленіе этой надежды. Воспоминанія предшествовавшiя служб, его жизнь въ богатой деревн отца, ласки матери, игры съ братомъ, какъ то непріятно дйствовали на него, и онъ безсознательно отгонялъ ихъ. Перебирать эти полковыя воспоминанія, которыя какъ ни кажутся ничтожными, для него были полны значенія и жизни, составляло главное занятіе Вереина. [73] Онъ часто по цлымъ днямъ просиживалъ съ трубкой въ зубахъ на одномъ мст, перебиралъ свои воспоминанія, [74] внутренно тоскуя и досадуя на кого-то за то, что воспоминанія эти были такъ пошлы и пусты. [75]

Въ эти времена хандры онъ бывалъ особенно холодно строгъ съ людьми, ежели случались какіе нибудь дла по эскадрону. — Походъ въ Крымъ расшевелилъ его. Ему представились тотчасъ же дв стороны этаго обстоятельства. 1) Въ поход содержаніе значительно больше; 2) могутъ убить или искалчить. И вслдствіи 2-го разсужденія ему пришла мысль выйти въ отставку и жениться. Долго и много онъ размышлялъ объ этомъ дл и ршилъ, что прежде надо сдлать кампанію, а потомъ выйти въ отставку [и] жениться. [76] Съ этаго времени къ воспоминаніямъ его присоединилась мечта о семейномъ счастіи, которую онъ ласкалъ и лелялъ съ необычайною нжностью. Все время свободное отъ службы въ Крыму, онъ сидлъ одинъ у себя въ палатк, съ мрачнйшей физіономіей курилъ трубку, смотрлъ въ одно мсто и рисовалъ себ одну зa другою картины семейнаго счастья: — жена въ бломъ капот, дти прыгаютъ передъ балкономъ и рвутъ цвточки для папаши; и онъ вставалъ изрдка, [77] улыбался и въ волненіи выходилъ изъ палатки на коновязь, — и бда была солдату, у котораго на лошади находились подсды или плоть, или бока впалые. [78] Полкъ, въ которомъ онъ служилъ, не принималъ участія въ военныхъ дйствіяхъ, во все время кампаніи, слухи доходившіе изъ Севастополя были часто ложны, да и по правд сказать, онъ вовсе не интересовался ими. — Что наша возьметъ, онъ твердо былъ увренъ въ этомъ, а война выражалась для него тмъ, что стояли дивизiи лагеремъ, кормились по справкамъ и получали раціоны. — Сегодня утромъ онъ похалъ къ полковому командиру только потому, что его затащили товарищи, но пріхавъ туда, онъ не раскаивался. Праздникъ былъ блестящій. Гостей почетныхъ и изъ Главнаго Штаба много, обдъ и вина отличныя.

Хозяинъ былъ Генералъ, гусаръ стараго времени, и давно знакомъ съ Вереинымъ. [79] Онъ принялъ его хорошо, посадилъ [80] на верхнемъ конц стола между адъютантомъ Главнок[омандующаго] и Ф. А. Во все время обда пли псенники, на другомъ конц стола корнеты и поручики, сначала робко смотрвшіе на верхній конецъ — оживились и говорили громко. Крымское вино и портеръ замнились шампанскимъ. Адъютантъ спорилъ, что онъ выпьетъ больше всхъ. В[ереинъ] сталъ пить съ нимъ и выпилъ пропасть. За бланманже закурили сигарки, и разговоръ о Севастопол и ошибкахъ начальства замнился разговоромъ о женщинахъ, лошадяхъ, не потому, чтобъ находили его веселй, но такъ, по привычк, будто такъ надобно. [81] Притворялись, что интересны дла военныя и справки, хотя всякой зналъ, сколько получаетъ дохода К. И.; теперь притворялись, что весело пить и говорить объ лошадяхъ.

Вереинъ никогда не думалъ, что притворяются, но онъ ужъ такъ привыкъ къ этому, что зналъ впередъ все, что будетъ: какъ сниметъ сюртукъ одинъ, потомъ другой, какъ пойдутъ къ псенникамъ, какъ будутъ пть гусарскія псни, какъ Р. Вал. будетъ махать руками, какъ будутъ пить за здоровье полка, за здоровье гостей почетныхъ, за защитниковъ Севастополя, а потомъ такъ будутъ пить за шуточныя здоровья, какъ подойдутъ къ псенникамъ, какъ гусары будутъ комедію ломать. И пить ему не хотлось, но ужъ такъ вино на стол, будто весело, и другимъ бы было непріятно. Другіе думали то же самое. Особенно такъ думалъ адъютантъ, но надо mettre другихъ en traіn, [82] и пошелъ плясать. Генералъ притворился, что радъ и смется, несмотря на то, что съ секунду въ глазахъ его при этомъ выразился испугъ, что это неприлично и не удержать ли его. Потомъ адъютантъ сказалъ Маіору, что онъ перепилъ его. Маіоръ сдлалъ, какъ будто, это ему непріятно, и выпилъ цлый стаканъ. Стаканъ этотъ былъ лишній. Голова у него закружилась, а тутъ адъютантъ потащилъ его плясать. Генералъ истинно устыдился; но онъ, злобно стиснувъ зубы на свою глупость, прошелъ таки казачка. Длинныя ноги зацпились одна за другую, и онъ упалъ. Онъ сдлалъ ужасную гримасу, будто смется, бакенбарды мокрыя какъ то жалобно отвисли, онъ всталъ и пошелъ прочь отъ палатокъ въ садъ. Въ саду надъ канавкой онъ остановился, уперся головой объ дубъ и долго силой воли не могъ остановить круженья головы. Вода текла, камары по ней, трава, на которую онъ вдругъ открылъ глаза. Вдругъ ему вспомнилось дтство, семейство отца и старуха бабка. Онъ легъ головой на траву и мгновенно заснулъ. [83] Проснувшись, онъ нашелъ въ палаткахъ игру. Пропонтировалъ 100 р. и, притворяясь, что ему все равно, съ мрачнымъ лицомъ пошелъ ужинать. Опять невольно вс притворились, что празднуютъ что-то: Полкъ кавалеріи, духъ, и онъ выпилъ много, но нестолько. Почетных гостей не было, ужинъ былъ проще. [84] Онъ пропонтировалъ еще 150, которыхъ у него не было, и похалъ домой. [85] Дорогой опять привычная грусть начала сосать его. Какой то непонятный вопросъ — зачмъ? безпрестанно представлялся ему, и ему было все грустне и грустне, и вмст съ тмъ онъ вспоминалъ, что говорилъ про справки и говоритъ: хорошо [у] бабушки, и дремля твердилъ это теперь. Шинель становилась сырй и сырй, лужи больше и больше. Но вотъ кусты, кажется эти. [86] Да, надо завтра взять деньги изъ ящика, отдать, этаго каналью фуражира выпороть, что сно купилъ по 80, а у Генерала по 60. Пріду домой — небось палатка насквозь промокла, и постель мокра, а Николаевъ пьянъ наврно, — и онъ снова закрылъ глаза. Сказано, что если вруешь, то горы подвигнешь. Господи, подумалъ онъ, дай мн семейную тихую жизнь, выведи меня отсюда.