Со вздохом облегчения опустилась девушка на шелковые подушки кареты. Как ребенок она боялась, что кто-нибудь встретит ее в коридоре или на лестнице. Нет, слава Богу! Она сидела одна в герцогской карете и ехала к себе домой. О, никогда она так не стремилась в свою маленькую комнату, как сегодня! Некоторое время она ни о чем не думала, потом вдруг отворила окно кареты и провела рукой по лбу: запах надушенных подушек вызвал тяжелые воспоминания о ее придворной жизни. Это были любимые духи герцога: сладкий запах пропитывал его платье, окружал его, как облако, и часто вызывал у нее головокружение, когда его высочество танцевал с ней. Клодина сжала руки, и кровь бросилась ей в голову – ничто так не оживляет прошлого, как запах.

Она отворила и другое окно и сидела с плотно сжатыми губами и глазами, полными слез, на сквозняке, вызванном быстрой ездой. Ей все-таки пришлось снова переступить этот порог, ее принудили вернуться туда. Бегство не помогло. Ничем, совершенно ничем! Неужели он хотел оправдать свои слова, что сумеет всюду отыскать ее?

Мысли Клодины путались, она казалась себе дурной, пропащей. Не должна ли была она так же резко отказать герцогине, как это сделала Беата? Ах, Беата! Спокойно и ясно шла она своей дорогой. Как раз в это мгновение блеснули окна нейгаузовского дома, и Клодине страстно захотелось увидеть свою кузину с ее открытым, простым обращением, захотелось поговорить с ней, прочесть в ее глазах, действительно ли дурно она поступает. Она потянула за шелковый шнурок, привязанный к руке лакея, и велела ехать в Нейгауз.

Беата шла по большой прихожей со звонкой связкой ключей в руках, за ней следовала горничная с куском только что сотканного полотна.

– Как, ты тут? – воскликнула Беата, и голос ее гулко отразился от стен. – Господи! Куда ты еще отправляешься сегодня вечером?

Клодина стояла под висящей лампой, лицо ее из-под черного кружевного платка казалось белым, как мрамор.

– Я хотела пожелать тебе доброго вечера, проезжая мимо, – сказала она.

– Ну, входи! Откуда ты? Конечно, из Альтенштейна, судя по твоему торжественному туалету. Я, собственно, сегодня намеревалась навестить вас, но около вашего дома встретила Берг с малышкой и… Догадайся, кто третий сидел в экипаже? Господин фон Пальмер! Это возбудило мое любопытство, я попросила позволения тоже воспользоваться нашим экипажем из-за плохой погоды. Оба были в большом восторге друг от друга, как мне показалось. Слушай, Клодина, я мало что смыслю в любовных историях, но, голову даю на отсечение, здесь будет свадьба.

Рассказывая все это, Беата ввела кузину в комнату и усадила в кресло с высокой спинкой.

– Ну, скажи, пожалуйста, – спросила она из противоположного угла, где искала на столе наперсток, нитки и ножницы, – ты же приехала из Альтенштейна? Может быть, это герцогская карета во дворе? Да? В таком случае, дитя мое, мы отошлем ее. Наш Лоренц с удовольствием отвезет тебя домой. – Беата взглянула на часы: – Двадцать пять минут десятого… Ты можешь остаться до десяти? – Она позвонила и отдала распоряжение вошедшей девушке, потом снова обратилась к Клодине: – Не видела ли ты Лотаря? Егерь герцога приезжал за ним. Они, верно, и за тобой посылали?

Клодина утвердительно кивнула.

– Какое у тебя жалкое лицо при этом, дорогая! – улыбнулась Беата и взялась за шитье.

– Мне нездоровится, я гораздо охотнее осталась бы дома.

– Почему же ты не сказала этого прямо?

Клодина покраснела.

– Я не считала себя вправе, – герцогиня писала так любезно.

– Да, Клодинхен, собственно говоря, ты и не можешь сделать этого, – согласилась Беата и навощила нитку, которой пришивала вешалку к грубому кухонному полотенцу. – Они ведь всегда были добры к тебе, очень добры, – продолжала она. – И маленькая герцогиня, несмотря на свою экзальтацию, все-таки душевная женщина и такая больная… Нет, знаешь, было бы даже нехорошо, если бы ты не принесла ей такой маленькой жертвы. Если ты боишься, что хозяйство пострадает от твоего отсутствия, то успокойся, я возьму его на себя.

С этими словами она встала и принялась искать что-то на столе, как будто избегая смотреть на Клодину.

– Как ты добра, – пробормотала девушка.

Теперь у нее не было отговорки, что обязанности удерживают ее дома. Казалось, все сговорились против нее.

– Но ты мне все еще не сказала, был ли Лотарь в Альтенштейне, – сказала Беата, снова подходя к ней.

– Он играет с его высочеством в ломбер.

– О Господи! Это, кажется, длится всегда очень долго? Кто еще составляет партию?

– Вероятно, камергер или адъютант и еще кто-нибудь… Может быть, Пальмер.

– Ах, этот! Действительно, он сказал, что торопится, когда прощался со мной в экипаже. Я предложила подвезти его до Альтенштейна, но он возразил, сказал, что шел гулять, когда встретил фрау фон Берг, – это в такой-то дождь, Клодина! – и что он предпочитает ходить пешком. «Тоже хорошо», – сказала я и дала ему уйти. Меня очень позабавило лицо доброй Берг, когда я ворвалась в карету. По его выражению можно было подумать, что у нее в руках вместо бутылки с молоком – кубок с ядом. Кучер и няня говорили потом, что господин фон Пальмер и фрау фон Берг часто «случайно» встречаются, но говорят между собой по-итальянски или по-французски, так что они ничего не понимают из их разговоров. Но боже, уже Лотарь идет сюда, посмотри на собаку!

Охотничья собака Лотаря вскочила и стала у дверей, виляя хвостом. Послышались быстрые, легкие шаги, и в комнату вошел барон. Он с изумлением взглянул на Клодину, которая тут же поднялась и стала надевать на голову платок.

– А, кузина, – сказал он с поклоном, – а я считал, что вы в гостиной Альтенштейна. Его высочество так внезапно закончил партию, что я подумал, вы проведете еще часок у герцогини. Его высочество, впрочем, очень неудачно играл и, кажется, принял это за доброе предзнаменование, ведь он суеверен, как все великие умы. По крайней мере герцог часто называл меня кузеном, а это случается только тогда, когда стрелка барометра стоит очень высоко.