Шрифт:
— А что ты можешь? — спрашивал дед. — Научись сначала помогать матери: подмети пол, сходи за хлебом, вымой посуду…
— Скучно, дед! — Мишка напяливал наушники и «отключался».
Если честно, дед его понимал. Но взамен предложить ничего не мог. Вот если бы в деревне… Там проще. Внуки не умели и десятой доли того, что умел он в их годы. В четыре от роду выезжал в поле, на покосе ворошил валки, чтобы сохли, босой по стерне, вспомнишь, до сих пор слезу вышибает от боли. В двенадцать лет был чуть ли не главным работником, а уж в четырнадцать жил самостоятельно, учился и зарабатывал на хлеб. Все так, не он один.
Записи Мишка доставал неизвестно где, через десятые руки, у перекупщиков, за умопомрачительные деньги. Директор ворчал, но раскошеливался, ибо слышал, что подростки из-за денег, случается, идут на воровство. Пусть покупает и слушает дома. Иначе его не увидишь, соберутся где-нибудь и «пустят кровь», ополоумев от рока.
Может, взять Мишку на завод? А прочих Куда… Выделять внука директору не хотелось. Вот если бы на другое предприятие. Но он знал, что ни один директор малолетку не возьмет. Случись чего, никакой суд не оправдает и родители не успокоятся, пока под статью не подведут. Лучше бы им чего попроще: продавать мороженое, газеты.. Ведь продают же, черт возьми, за рубежом их сверстники, и обувь чистят. Можно полы мыть в школе, в подъездах лестницы. За деньги, разумеется…
Интересно, Галкин любит рок? Директор надавил клавишу внутренней связи и приказал секретарю:
— Найдите Галкина в кузнечном цехе и срочно пригласите ко мне.
«Галкин, — морщила лобик секретарша и не могла вспомнить, — Галкин?! Кажется, из комсомола…»
В понедельник в кузнице Галкина не оказалось. На работе не появлялся. Но администрация не видела за ним никакой вины, стояла за него горой, ссылаясь на субботник. И в пику поднявшим панику литейщикам кузнечный цех обязался обходиться впредь без отвала, найдя применение отходам, более достойное и полезное. Комсорг Леша Санников вместе с председателем профкома в один голос заявили, что в этом нужном и важном деле Галкин признанный лидер и достоин уважения, а не увольнения по статье…
— Лидер? — с угрозой переспросил директор и приказал: — Пусть идет сюда и расхлебывает кашу! Мне и без того забот… Короче, разыскать лидера и доставить! Поглядим, чего он стоит.
— Как его доставишь? На руках не понесешь, — сказал Здоровилло. — Спит, поди. Если не помер.
Галкин и в самом деле спал, сутки. Директорская «Волга», пофыркивая отлаженным мотором и качаясь на хорошо смазанных рессорах, въехала во двор. Старушки, сидевшие у подъезда, ревниво примолкли, ожидая: «Кому такая честь?»
Шофер директора, мужчина в годах, но шустрый по-молодому, заранее веселясь чему-то, вбежал на третий этаж, сверился с запиской и позвонил к Галкиным.
— Откройте! С завода…
Мать подглядывала в глазок и не признавала. Незнакомец убедил вежливостью, не закрывал глазок пальцем и не прятался за косяк, давая себя получше разглядеть. А поглядеть было на что: кожаный пиджак, купленный у актера, голубая сорочка и галстук в мелкий горошек, как у члена Союза композиторов, на голове ученая плешь. «Лектор», — определила мать Галкина.
Она впустила «лектора», но тот не признал в Галкине-старшем светилы и лишь небрежно кивнул, «здрасте вам» и нацелился на спящего младшего, без признаков высокой интеллектуальности, даже храпевшего со свистом, в отличие от отца, занятого мыслями.
Шофер присел на кровать и профессионально стал будить Аркашу, похлопывая по щекам и щекоча под мышками, видно, что в его характере являться к людям среди ночи, будить и увозить куда-нибудь в аэропорт, к лайнеру, в командировку. Он был олицетворением дисциплины и долга. Галкин дрыгнул ногой, стараясь спихнуть шофера на пол, и приоткрыл один глаз. Гость улыбнулся, радуясь пробуждению Аркаши.
— Как здоровьице, как спалось, что привиделось? — интересовался он искренне, не деланно, словно толкователь снов. Он помог «начальнику» встать, отвел в ванную и сунул головой под кран, попутно рассказывая, что ждет Галкина лично директор, минуя всякие инстанции, и что надо ловить журавля в небе… Если Галкин удостоился, значит, он — молоток, а не ржавая монтировка.
Галкин стряхнул сонливость. Но выйдя на улицу и ткнувшись в «Волгу» с бархатными сиденьями, он заробел и попытался улизнуть. Шоферу пришлось его ловить и впихивать в машину, как неодушевленный предмет.
— Не поеду! — уперся Галкин и хотел вылезать через окно.
Личный престиж прежде всего. Поэтому Галкин ехал в директорской «Волге» и показывал язык ротозеям, чтобы всякий встречный удостоверился: едет не напыщенный бюрократ, а простой трудяга…
— Сиди культурно! — ворчал шофер. — Смотреть тошно!
На выезде со двора дворник вытянулся в струнку и отдал честь, приняв Галкина за генерала. За машиной бежали школяры, узнавшие Галкина, и что-то восторженно вопили, указывая на него пальцами. Люди в поселке уже знали про отвал…