– Да расслабься ты уже наконец, – говорит Магда. – Вот, держи мой рождественский подарок. Открой прямо сейчас.

Она протягивает мне плоский розовый сверток, перевязанный фиолетовой лентой. Внутри что-то мягкое. Я разворачиваю и вижу футболку с изображением знаменитой статуи Венеры Милосской, поедающей шоколадные конфеты. Поскольку у нее нет рук, конфетками ее кормят маленькие крылатые ангелочки. А над головой облачко с надписью: «Я самая красивая женщина планеты, и у меня 48-й размер – так что ни в чем себе не отказывай, детка!»

Я хохочу и крепко обнимаю Магду.

– А это тебе от меня, Элли, – говорит Надин.

Ее подарок завернут в черную бумагу и перетянут серебристой ленточкой. Совсем малюсенький сверток. Внутри лежит крошечный серебряный амулетик в виде слоника на тонком бархатном шнурке.

– Какой красивый! – вздыхаю я и обнимаю Надин тоже. – Вы самые лучшие в мире подруги. Боже, вы сделали мне такие роскошные подарки, а я снова в своем репертуаре – решила всех удивить самодельными штуковинами.

– Без твоих самодельных штуковин, Элли, Рождество не Рождество! – смеется Магда. – Давай сюда мой подарок!

– И мой! – пищит Надин.

Я с замиранием сердца протягиваю подругам свои поделки, и они им действительно нравятся. Магда нежно целует своего котика, а Надин играет с лемуром, возя его по всему столу.

Магда и Надин тоже обмениваются подарками: одна получает шикарную помаду от «Шанель», а другая – блестящие черные колготки марки «Вулфорд». Как раз то, что надо!

На прощание мы крепко обнимаемся, и как никогда раньше я жалею, что мне придется провести наступающее Рождество в далеком и унылом загородном домишке.

Все следующее утро мы грузимся в машину. Кроме чемоданов с теплой одеждой у нас куча коробок и корзин с едой и питьем, а еще — отдельная коробка с подарками. Я заглядываю в нее одним глазком и пытаюсь угадать, что из этого предназначается мне. Вроде бы какие-то книги, хотя есть еще небольшой мягкий сверток и сверток побольше, в котором что-то бренчит.

– Эй, Элли, не суй свой нос куда не надо, – говорит отец. – Ты прямо как Цыпа, – смеется он и целует меня в щеку.

Он так рад, что мы наконец уезжаем. С одной стороны, меня бесит его привязанность к этому дому, но с другой – это так трогательно. В машине отец всю дорогу заставляет нас распевать старые рождественские песни вроде «Я видел, как мама целует Санту», «Бубенцы, бубенцы весело звенят…» и «Я Рудольф, красноносый олень», а потом мы проходимся по всем рождественским хитам семидесятых и восьмидесятых. Цыпа каждые пять минут спрашивает, скоро ли мы приедем, а когда мы наконец добираемся до места, он уже крепко спит и не просыпается, даже когда Анна достает его из машины и несет на руках по дорожке до самой двери.

На улице, как всегда, идет дождь и завывает холодный ветер. Дом выглядит точно таким, каким мы его оставили. И даже хуже. Отец ключом открывает дверь, и нас обдает знакомым запахом грязной сырой половой тряпки. Отец вдыхает поглубже, и на лице его расплывается довольная улыбка.

– Ах, дом, милый дом, – провозглашает он без тени иронии в голосе.

Хотя это не вполне наш дом и уж никак не милый. Даже отец шарахается из кухни, потому что перед отъездом мы забыли выбросить пакет с картошкой и за время нашего отсутствия клубни успели прорасти так, что смахивают на инопланетных чудовищ из фильма «Чужие». Отец зажимает ладонью нос и на вытянутой руке уносит пакет в уличный мусорный бак.

Анна пытается разжечь камин, не выпуская из рук Цыпу, который канючит и цепляется за нее всеми конечностями, как осьминог, всякий раз, когда она хочет опустить его на пол. Мы трудимся не покладая рук несколько часов кряду, чтобы возродить к жизни нашу хибару, – отлаживаем обогреватели, горячую воду, разогреваем еду, готовим чай, стелим кровати – и вот, когда наконец все готово и Цыпа уложен в постель, а мы с Анной и отцом усаживаемся в гостиной с чашечками растворимого кофе, выясняется, что не работает телевизор. Он только квакает и хрипит, а на экране пляшет разноцветная рябь.

– Приехали, – тяжко вздыхаю я. – Спорим, что в радиусе ста миль здесь ни одной телемастерской, а если и есть, то наверняка закрыта на Рождество.

– Вечно ты бухтишь как старушенция, – говорит отец, потирая ладони. – Сейчас я его починю.

Но несмотря на все его старания, телевизор по-прежнему не работает.

– Да ну его, этот старый ящик. Давайте лучше играть в настольные игры, болтать и веселиться. Устроим старомодное Рождество в кругу семьи…

– Утром постараюсь найти мастера по справочнику, – шепчет мне на ухо Анна.