— Что, можно начинать? — Подбегая, спросил старший прапорщик.

— Да, — вздохнув, подтвердил СанСаныч. — Можно.

— Это мы щас, вмиг. Та-ак, взвод, кончай перекур, — привычно прикрикнул он. Солдаты встрепенулись. — Вы, четверо… Да-да, ты, ты и вы оба, лезьте на машину. Остальные встали в цепочку, парами. С боков каждую «сигару» берём. По шесть человек на место… Осторожно берём, не толкаться, не торопиться… на ноги не ронять. Не то, больно будет. Так, начали!..

Не начали, а приступили…

Тц!..

Разгружали… целый день! весь вечер! и только в девятом часу вечера закончили выгрузку. Все валились с ног. Все были мокрые от пота, и грязные, как черти. Это только до входа в бомбоубежище можно было коллективно, как муравьи, что-то там нести. А потом, — вход же узкий! Плечами, боками все стены вышоркали, всю пыль собрали. Действительно, хорошо, что ребята были маленькие… Но слабые. Жалко смотреть. Намучились все. СанСаныч уже через пять минут наблюдений, подхватив и прапорщика, таскал за троих, если не за четверых… Упрели… Но ребят покормили аж два раза. Второй раз, как закончили. Людмила Николаевна не подвела. Даже с запасом получилось. И то, что осталось, солдаты между собой поровну разделили, и рассовали по карманам бушлатов, как и пачки сигарет.

— Ну что, закусили, нет? — поинтересовался СанСаныч у солдат. — Всем досталось?

— О, отлично! Всем!..

— Спасибо!.. Молоко вкусное… Так бы каждый день!..

— Работать? — в тон, подыграл старший прапорщик.

— Нет, не работать, — весело рассмеялись солдаты, уточнили. — Кормили бы так…

— Так же бы — булочки! конфеты! такие же сигареты!..

— А нас в части ещё и «расход» ждёт!..

— Ууу!..

— Ну всё, мы уже домой, да? — заторопился старший прапорщик. — У нас вечерняя поверка скоро и отбой.

— Да, всё! Спасибо вам!

— Не за что, — великодушно ответили бойцы. — Наелись…

— Когда надо, вы именно наш взвод вызывайте. Как штык, мы!

— Ладно-ладно, — пообещал СанСаныч. — Именно вас.

Отсветы благостных душевных состояний блуждали на ходу засыпающих солдатских лицах: закончили наконец! устали! наелись! и курево есть! скорее бы спать!..

И СанСаныч с прапорщиком — здоровые мужики — валились с ног. Тоже думали, скорее бы в койку.

Бренча бутылками, ящик с водкой с трудом взгромоздили с начала на подножку кабины ЗИЛа, сил, поднять сразу, выше, уже не было, потом и в кабину втолкнули под ноги прапорщику. Вид у старшего прапорщика теперь был не такой уж и бравый. Он тяжело ещё дышал, из-под криво — кокардой набок, сидящей фуражки выглядывали мокрые, взъерошенные волосы, ворот гимнастёрки от пота потемнел, был широко расстёгнут… глаза ввалились, но лицо было розовое, не сказать румяное. Прапорщик с удовольствием, по мужски, ответно хлопнул ладонью на прощальное сильное рукопожатие СанСаныча, стиснул пальцы, и разулыбался, почувствовав в своей руке… деньги.

— А это вам, — глядя в глаза прапорщику, сказал СанСаныч. — Выручили. Спасибо, командир.

— Не за что, — криво улыбаясь, отмахнулся военный. — Это вам спасибо. — И стесняясь, сунув деньги в карман, пояснил. — А то ведь уже четыре месяца, как нам зарплату не платят. Ага! Домой, жене — стыдно сказать! — только продукты кое-какие из пайковых приношу, и всё. Да! — подтвердил он, видя удивление и непонимание в газах СанСаныча. — Выручили, считай, просто. Спасибо!

— Да ладно вам, — вновь расстроился СанСаныч, видя явную несправедливость к военным. — Это вы меня выручили. Поздно уже, езжайте отдыхать. Солдат-то хоть сегодня пожалейте, не гоняйте там по тревоге.

— Что вы, нет, конечно. Совсем шланги. Куда их гонять. Ну ладно, мы поехали, — кивнул водителю. — Заводи.

— Подполковнику привет.

— Обязательно передам. Он ждёт… — подумал и уточнил. — Должен ждать… В общем, если что — звоните.

— Ладно, позвоним. Спасибо.

— Ну, добро! Мы поехали… Вихров, трогай!

Машины, довольно урча, прощально покачивая своими шаткими брезентовыми тентами, будто кибитки бродячих цыган, выехали со двора.

— Всё, Людмила Николаевна, — с горечью, глядя на отъезжающие машины, как отчитывая, зло и жёстко произнёс гендиректор. — Запоминаем раз и навсегда: никогда больше, нигде, и ни в каком качестве мы не используем солдат… Мы! — делая на этом ударение. — Ты поняла?

— Поняла, — испуганно сжалась Людмила Николаевна. — Но тут же ситуация была… такая…

— Я понимаю, что ситуация, — всё ещё злясь, жёстко перебил СанСаныч. — Мы договорились? Договорились?!

— Конечно! Только я тут причём? Им не платят, другим не платят, нигде не платят — мы-то с вами тут причём? Мы же не правительство, не депутаты какие…

— Вот и плохо.

— А что плохо? — изумилась Людмила Николаевна. И рассмеявшись, вдруг предложила. — Ну давайте, мы вас в депутаты выдвинем, СанСаныч, а! Вы ж, не пойдёте.

— Да, не пойду.

— Ну вот…

— Я на своём месте хочу хорошо работу делать. Понимаешь? И каждый так должен. И правительство, и депутаты. Перестройка же, Люда! Перестройка!

— Ну, мы и перестраиваемся! Никто пока, слава Богу, сильно не мешает. Смотрите, сегодня, и склад нашли, и дело большое сделали, и ребят накормили. И не нужно самобичеванием заниматься. Мы очень хорошо работаем. Очень! Другие пусть так… И всё-всё, — видя, что он как-то хочет возразить, останавливает его. — Всё-всё, СанСаныч, заканчиваем дискутировать. Сейчас же едем к нам ужинать, Лёша и Таня уже давно ждут, я звонила. — Потянула к машине. — Бедненький, наш, устал сильно, да? Я же вижу. Как заправский грузчик тяжести таскал.