Нич завибрировал от злости, но голоса подать не посмел.

— А почему она такая большая? — снова спросила девочка, осторожно выступив вперед.

— Каши много ела. Прожорливая, как саранча.

По моему темени с силой стукнули тощей лапой.

— И усы у нее длиннющие… — зачарованно отметила «темная», сделав еще один шажок навстречу.

— Это от вредности, — доверительно сообщил я, едва сдержавшись, чтобы не почесать зудящую башку, и тут же получил по ней в третий раз. — И от избытка ума. Знаете, чем больше умничаешь, тем длиннее кажутся усы.

Дети посмотрели на расправившего крылья Нича, уже готового лопнуть от злости, и дружно отступили на шаг назад. Все, кроме неожиданно заинтересовавшейся девочки.

— Правда?

— Ага. А она, судя по всему, у меня ОЧЕНЬ умная.

Нич угрожающе заворчал.

— А еще ядовитая и умеет метко плеваться, — злорадно добавил я, поднимая руку, и, прежде чем он успел клюнуть меня по темечку, сцарапал его за туловище. После чего безжалостно сдернул с насиженного места, пожертвовав ради этого целым клоком рыжих волос, и, брезгливо держа двумя пальцами, продемонстрировал детишкам. — Вот она, негодница… правда, красивая?

— Еще какая, — вдруг восхищенно протянула «темная» и робко на меня посмотрела. — А можно ее подержать?

Я чуть было не воскликнул, что отдам с радостью и на весь остаток жизни, но заметил, как недобро сверкнули у Нича глаза, и с сожалением вздохнул.

— Нет. Она у меня очень нежная и хрупкая. А еще ужасно обидчивая. Если я ее отдам, потом до конца своих дней помнить будет и непременно отомстит при первом удобном случае.

— Жаль, — вздохнула девочка, с сожалением убирая руки за спину. — Потому что она и правда красивая.

— Слышишь? — с преувеличенным вниманием я поднял руку с тараканом повыше и строго на него посмотрел. — А ты все: уродина, уродина…

У Нича опасно дрогнула морда, а в горле зародился глухой рык.

— Ой, нам пора, — лучезарно улыбнулся я, на всякий случай убрав его от себя подальше и повернувшись к детям. — Моей умнице пора навестить кустики и освежиться. Она порой такой капризулей бывает, что просто сладу нет… видимо, старость все-таки подкрадывается и начинает проявляться уже не только газами, в избытке скапливающимися в животе… все, до встречи. Я побежал.

— Пока, — деревянным голосом откликнулся Верен, краем глаза следя за отчаянно извивающимся тараканом.

Я помахал им… той же рукой, где был зажат взбешенный Нич — пусть проветрится, что ли?… и поспешил к выходу, пока он не потерял терпение и не испортил все прямо тут. Но уже у самой двери спохватился и, обернувшись, со вздохом попросил будущих мэтров:

— Вы, это… будет хорошо, если вы никому о моей тараканочке не расскажете. Она, знаете ли, ужасно стеснительная. И не рискнет выйти из комнаты, если будет знать, что на нее начнут все таращиться. Хотя к вам, может, и привыкнет…

— Убью тебя, Гираш! — прохрипел снизу предусмотрительно сжатый пальцами Нич.

— Со временем. Если очень-очень захотите ей понравиться, — не изменившись в лице, закончил со временем я и только тогда ушел, провожаемый восемью парами изумленно распахнутых глаз и одним крайне заинтересованным взглядом, на который у меня внезапно появились большие надежды.

Глава 8

Убийство — это не всегда зло. Особенно когда планируешь убить за неудачную шутку старого друга.

Нич.

Учителя я оставил в парке, почти бегом домчавшись до первого попавшегося пространственного разрыва, а затем торопливо засунув туда злобно шипящего и бешено извивающегося таракана. После чего, пробормотав: «Извини, мне пора», — поспешил скрыться с места преступления, понадеявшись на то, что к вечеру Нич остынет и не встретит мое возвращение фейерверком из боевых заклятий.

Хотя нет, пожалуй, до вечера он вряд ли оклемается — уязвленное самолюбие не позволит простить меня так просто. Так что, наверное, в комнату мне сегодня лучше не возвращаться. Ну да ничего. Переночую где-нибудь в парке или в гости кому-нибудь напрошусь… такому обаятельному гаду, как я, вряд ли откажут в крохотной услуге. И вообще, я точно знаю одно замечательное местечко, где можно провести время с пользой, не вызвав при этом особых подозрений.

Осталось только придумать повод, чтобы снова туда попасть.

— Эй, мелкий! — невежливо окликнули меня, когда я бодрым шагом возвращался к учебному корпусу. — Стой! Ты мне нужен!

Гм. Голос мужской и определенно знакомый, но точно не кого-то из моего класса. Да и не могли они так рано освободиться — до конца занятия еще целый час.

— Мелкий!

Сделав вид, что не услышал, я безмятежно замурлыкал себе под нос:

— Ради счастья, ради вашего, коль хоти-ите мирно спать…