“Ted!” she whispered, frantic (Тед! – жарко прошептала она; frantic – неистовый, яростный). “Ted!”

“What, my love?” he answered, becoming also afraid (что, любовь моя/любимая? – спросил он, тоже начиная бояться; afraid – испуганный; боящийся).

“Be good to me,” she cried (будь добр ко мне! – воскликнула она). “Don’t be cruel to me (не будь жесток ко мне).”

“No, my pet,” he said, amazed and grieved (конечно, лапочка, – сказал он, изумленный и опечаленный; pet – любимое домашнее животное; баловень, любимец; /разг./ лапочка, лапушка; to amaze – изумлять, поражать; to grieve – огорчать, печалить). “Why (отчего же)?”

“Oh, be good to me,” she sobbed (о, будь добр ко мне, – всхлипывала она).

And he held her very safe, and his heart was white-hot with love for her (и он обнимал ее очень бережно, и сердце его раскалилось добела от любви к ней; safe – безопасный; находящийся в безопасности; осторожный; white-hot – раскаленный добела). His mind was amazed (ум его был изумлен). He could only hold her against his chest that was white-hot with love and belief in her (он только и мог прижимать ее к груди, раскаленной добела от любви и веры в нее). So she was restored at last (и она наконец оправилась; to restore – возвращать на место; возвращать в прежнее состояние, восстанавливать).

 At length she became quiet. Then he kissed her, and she put her arms round him, and clung to him very tight, as if for fear and anguish. He held her in his arms, wondering.

“Ted!” she whispered, frantic. “Ted!”

“What, my love?” he answered, becoming also afraid.

“Be good to me,” she cried. “Don’t be cruel to me.”

“No, my pet,” he said, amazed and grieved. “Why?”

“Oh, be good to me,” she sobbed.

And he held her very safe, and his heart was white-hot with love for her. His mind was amazed. He could only hold her against his chest that was white-hot with love and belief in her. So she was restored at last.

She refused to go to her work at Adams’s any more (она отказалась снова выходить на работу на /фабрике/ Адамса). Her father had to submit and she sent in her notice – she was not well (ее отец вынужден был подчиниться, и она подала заявление /об уходе/ – ей нездоровилось; to have to – быть должным, обязанным /сделать что-л./; to send in – подавать /заявление/; to send – отправлять, посылать; notice – извещение, уведомление; well – здоровый; выздоровевший). Sam Adams was ironical (Сэм Адамс был ироничен). But he had a curious patience (но он обладал удивительным терпением). He did not fight (он не стал бороться).

In a few weeks, she and Whiston were married (через несколько недель они с Уистоном поженились; to marry – жениться, выходить замуж; женить, выдавать замуж). She loved him with passion and worship (она любила его со страстью и поклонением), a fierce little abandon of love that moved him to the depths of his being (с пылким порывом любви, что волновал его до глубин души; fierce – свирепый, жестокий; неистовый, сильный; пылкий; abandon – импульсивность, энергия), and gave him a permanent surety and sense of realness in himself (и давал ему постоянную уверенность и ощущение реальности в себе). He did not trouble about himself any more (о себе он больше не беспокоился; to trouble – беспокоить/ся/, тревожить/ся/): he felt he was fulfilled and now he had only the many things in the world to busy himself about (он чувствовал, что реализовал себя, и теперь перед ним было множество дел в мире, которыми нужно заниматься; to fulfill – выполнять, осуществлять; реализовать или развить свои потенциальные способности; реализовать себя). Whatever troubled him, at the bottom was surety (что бы ни тревожило его, в основании /его жизни/ была уверенность). He had found himself in this love (он нашел свое призвание в этой любви).

 She refused to go to her work at Adams’s any more. Her father had to submit and she sent in her notice – she was not well. Sam Adams was ironical. But he had a curious patience. He did not fight.

In a few weeks, she and Whiston were married. She loved him with passion and worship, a fierce little abandon of love that moved him to the depths of his being, and gave him a permanent surety and sense of realness in himself. He did not trouble about himself any more: he felt he was fulfilled and now he had only the many things in the world to busy himself about. Whatever troubled him, at the bottom was surety. He had found himself in this love.

They spoke once or twice of the white stocking (они говорили один или два раза о белом чулке).

“Ah!” Whiston exclaimed (ах! – восклицал Уистон). “What does it matter (какое это имеет значение; to matter – иметь значение)?”

He was impatient and angry, and could not bear to consider the matter (он был раздражен и зол и терпеть не мог обсуждать это дело; impatient – нетерпеливый; раздраженный, беспокойный; to bear – носить, нести; терпеть, выносить /боль, несчастье и т. д./; терпеть, мириться /с чем-л./). So it was left unresolved (поэтому оно было оставлено нерешенным).

She was quite happy at first, carried away by her adoration of her husband (она была весьма счастлива поначалу, охваченная обожанием мужа). Then gradually she got used to him (затем постепенно она к нему привыкла). He always was the ground of her happiness (он всегда был основой ее счастья; ground – земля, грунт; основание), but she got used to him, as to the air she breathed (но она к нему привыкла, как к воздуху, которым дышала). He never got used to her in the same way (он так и не привык к ней таким же образом; never – никогда; ни разу; /эмоц. – усил./ нисколько; way – путь; дорога; образ действия).