Том неловко замолчал.

– Как тебя тут лечат?

– Ох, здесь кроме меня и Китти никого и нет-ты же знаешь, наши жители все отличаются отменным здоровьем. Я встаю рано и обычно посещаю утреннюю службу, затем помогаю отцу Питеру и матушкам ухаживать за церковным садом. Китти ходит в школу, а когда возвращается, то мы идем гулять или на службу.

– То есть ты хочешь сказать, что тебя никто не лечит? Что ты не показывалась врачам и не принимаешь никаких пилюль???

Том был рассержен.

– Том, милый, я не больна. Я просто не могу оставаться в нашем доме и не могу позволить, что бы Китти там осталась, не хочу подвергать ее опасности. Она и так очень сильно напугана. А у нас в доме мы в опасности и что еще хуже-наши души там в опасности. Я молюсь тут день и ночь о твоем отце, молюсь, что бы зло отпустило его.

Том был вне себя:

– Мама, милая, что ты говоришь. Тебе необходимо в хорошую больницу. Давай я поговорю с отцом, и мы отправим тебя в хороший частный пансион на некоторое время.

Шелли испугалась. Ее глаза расширились.

– Том, что он наговорил тебе про меня?

– Ничего, мама. Я и сам все вижу. Тебе нужна помощь. Ты больна.

– Том, ты был в доме, ты видел ЕЕ???? Это порождение тьмы, безликое. Ты видел ее черную дыру вместо лица, видел????

Том тяжело вздохнул.

– Мама, я видел ее и ее лицо я тоже видел. Там нет никакой черный дыры, обычное кукольное лицо, сделанное чуть более детально, чем все, что он делал до того.

Шелли встала, закрыла рот руками:

– Господи, Том. Ты говоришь прямо как он. Господи, она и в тебе уже пустила корни…

– Мама, да пойми, что тебе нужна помощь, а не молитвы и разговоры о спасении души. Я готов отвезти тебя к хорошим врачам, пожалуйста. У нашего отца сохранились связи в медицинских кругах, уверен, он сможет без труда сможет найти лучших специалистов.

– Том, уезжай отсюда немедленно, уезжай пока она не захватила тебя окончательно. Я прекрасно о себе позабочусь. Святой отец и матушки обо мне позаботятся. Мы вместе попробуем спасти твоего отца и тебя тоже. Я буду молиться день и ночь. Бог милостив, и я знаю, он услышит меня. Том….

Из серых блестящих глаз упала пара крупных капель.

Том не знал как себя вести, когда женщина плачет. Тем более, когда перед ним его собственная мать. Тем более, когда она можно сказать не в себе. Его разрывало множество разных противоречивых чувств: жалость, досада, страх, волнение. Вся атмосфера этого утра и этого сада вдруг показалась ему какой-то тяжелой и давящей. Он вдруг почувствовал в воздухе запах горя и безнадежности этого места, физически ощутил как все молитвы, произносимые в этой церкви да и в примыкающей к церкви богадельне (теперь ему хотелось назвать пансионат именно этим немного оскорбительным словом), все эти просьбы о спасении души, помиловании, все эти стоны и мольбы несчастных никуда не уходят-они оседают здесь же –витают в воздухе и давят на тех, кто сюда приходит, тяжким грузом.

Ему было жаль его собственную мать, но в то же время он явно почувствовал непонятно откуда взявшееся отчуждение, желание как можно быстрее уйти отсюда, а лучше уехать. Он стоял молча, не зная, что сказать, когда Шейла вдруг взглянула на него очень внимательно. Ему показалось, что она отчетливо поняла все, что творится у него в душе. Она смотрела на него пристально, точно пыталась прожечь его взглядом своих серых глаз. Ему стало даже немного не по себе. Они молчали. Она силилась в нем что-то рассмотреть. Он ждал, когда истечет положенное время для визита вежливости. Теперь он даже не хотел сообщать о своей помолвке. Он кинул невольный взгляд на часы на своем запястье. Оставалось еще полтора часа.

– Тебе пора, Том?

– Да, я должен уехать, у меня неотложные дела в Лондоне.

Он старался избегать ее тяжелого сверлящего взгляда. Однако в какой-то момент все-таки поднял глаза и то, что он там увидел, повергло его в шок. Глубокое отчаяние, лицо, искаженное горем. «Господи, да что же происходит», - думал Том, -«я всего лишь приехал навестить больную мать, а теперь вынужден уехать, так как служба не терпит отлагательств. Так в чем же дело. Что ее так тревожит и обижает».

Он сделал над собой усилие, а затем нежно обнял ее: «Все будет хорошо, я уверен, все будет хорошо. Нашу семью ничто не разрушит»

Он обнимал ее и ничего не чувствовал. Когда он посмотрел на ее лицо, увидел, что она отстранилась и смотрит куда-то вдаль.

– Уже ничего нельзя исправить, Том. Я все понимаю. Ты считаешь меня безумной. Я прошу только об одном, только об одном, Том. Пожалуйста, присмотри за Китти. Не дай ей как и мне остаться в этой богадельне, не позволяй ей уйти в монастырь после моей смерти. Пусть она выйдет замуж, пусть хотя бы она будет счастлива.