Гогуа, занятый своими мыслями и до сих пор переживавший сцену с начальником, смотрел на вошедшего без особой приязни.

— Я вам звонил. Я из милиции, — пояснил Костов в ответ на его вопросительный взгляд.

— Ах, да. — Бесик сделал движение головой, как будто хотел избавиться от ворота рубашки или по крайней мере растянуть его в полтора раза. — Присаживайтесь.

Легкий акцент у него все-таки чувствовался. Гогуа с минуту молчал — он вообще был медлителен, обстоятелен, вальяжен, как все кавказские мужчины. Юлька — представительница современной молодежи — называла таких жаргонным словечком «тормоз».

— Интересная у вас на канале технология работы, — в качестве затравки к разговору заметил Костов, имея в виду то, что у Гогуа произошло здесь с Лагиным, что ему пришлось услышать в приемной. Гогуа смутился — покраснел еще больше, хотя больше уже вроде было некуда.

— Это… — он замялся, — так, издержки. Шеф слишком близко к сердцу принимает свою работу. Ситуация на телевидении, знаете ли, сейчас специфическая. Капиталы, которые два года назад, к президентским выборам, хлынули в нашу отрасль, сегодня иссякают. Такого больше никогда не будет. А шеф это и понимает, и… не хочет понять. Отказывается понимать.

Он задумался, потом хмыкнул, как будто вспомнив о чем-то курьезном.

— Вы знаете, например, что задник для новостной передачи на канале Огульновского поставлен из США? За триста тысяч долларов. А там всего-то крашеная фанера два на два метра с набитыми гвоздями или штырями, которые образуют цифру «четыре». В Москве в любой мастерской им такую спаяли бы за тридцать тысяч… рублей. Делать хорошее телевидение при скромном — даже не скромном, а просто ограниченном — финансировании мы в России не умеем. И не хотим уметь, потому что мы люди творческие, наши фантазии и идеи бесценны, их не измеришь деньгами…

Гогуа говорил иронично, медленно и довольно долго, посвящая Костова в нюансы творческой работы на телевидении, — тот терпеливо слушал. Понимал, хотя времени было в обрез, что иначе нельзя. Гогуа нужно было оправиться от унижения, которому подверг его Лагин, снова почувствовать себя хозяином положения, всеми уважаемым достойным человеком.

— Чем же я могу вам помочь? — наконец спросил Гогуа.

— Я занимаюсь убийством Олега Лосского и изучаю обстоятельства его жизни. Вы ведь знали Олега?

Гогуа важно кивнул.

— Кто мог быть заинтересован в его смерти?

— А почему вы решили, что кто-то был заинтересован? — Этот неожиданный вопрос поставил Костова в тупик. «Странное замечание, — подумал он, но вынужден был признать, что в словах Гогуа есть некоторый резон. — Однако слухи о его уме не так и преувеличены…»

— Ну, если человека убили, то для этого должна быть причина… — объяснил Костов.

— Не факт, — сказал Гогуа и взглянул в лицо Костову быстро, остро. — Вам это должно быть известно лучше, чем мне. Убивают иногда и без причины. Но это я так, в качестве общего замечания. А в принципе, вопрос не ко мне. Не знаю, кому это было надо.

— Но ведь вы знаете всю команду Абдулова, в курсе всех взаимоотношений в их группе, для вас не секрет их взаимосвязи… Неужели нет никаких догадок?

Гогуа опять помолчал, а через некоторое время заговорил снова:

— Догадки — это мое личное дело. Скажите, товарищ капитан, а почему вы пришли именно ко мне? Не принимайте меня за глупца. На этом свете много людей, которые знакомы — и даже хорошо знакомы — с командой Абдулова. Почему же ко мне? Почему вы хотите, чтобы именно я дал характеристики ребятам из «Вызова времени»? Оставьте эти ваши (он подбирал слово)… маневры. Вы пришли потому, что подозреваете меня. Вам напели про мой конфликт с Абдуловым. Конфликт был, мы до сих пор в плохих отношениях, но при чем тут Олег Лосский? Нам с ним нечего делить. Мы до последнего дня были в контакте. Он был интересный человек…

— Чем же?

— Чем? — переспросил Гогуа и улыбнулся. — Ну, вот хотя бы тем, что Абдулов от него каким-то образом зависел. Удивлены? Вы ведь, как и все, думаете, что несколько лет назад наша телезвезда пригласил Олега Лосского к себе в передачу исполнительным продюсером. Это так, только… не Олег зависел от Абдулова, а наоборот — Абдулов от него. Не знаю, в чем тут дело, но я всегда это замечал. Богатый, я бы даже сказал, зажравшийся, знаменитый Абдулов зависел от неизвестного, немногословного, ленивого Олега Лосского… По идее, как должно быть? Олег, которого Абдулов привел на телевидение и пристроил к себе в передачу, которому дал возможность зарабатывать хорошие деньги, купить себе «Феррари» и квартиру, и прочая, и прочая, должен был быть благодарен Абдулову по гроб жизни и всячески эту благодарность демонстрировать и выказывать. А на деле что было? А на деле Абдулов вечно боялся, что Лосский уйдет, он всегда оглядывался на него и интересовался его мнением. Одно время я, грешным делом, думал, не любовники ли они… Или что были когда-то любовниками. Но нет, этого нет и не было — я точно знаю. И вся эта история с Алиной… Мне кажется, Абдулов отбил ее только потому, что она была девушкой Лосского, в противном случае Абдулов, не исключено, на нее и внимания бы не обратил. Бабами его не удивишь… Сами на шею вешаются. Длинные ноги ему не в новинку.

— А в чем было дело?

— А вот не знаю, — развел руками Гогуа. — Олег был какой-то… неуязвимый, что ли. Его ничем невозможно было зацепить, пронять. Помню, как-то Абдулов наорал на него из-за какой-то ерунды, какая случается на работе по десять раз на дню — то ли операторы у Лосского запили, то ли репортерша не то сняла… В общем, орал: «Я тебя на… уволю!» Олег пожал плечами, развернулся и ушел. Совсем ушел, в смысле, уехал из телецентра. Ясное дело, после этого работа лучше не пошла, операторы не протрезвели и дура-репортерша не поумнела. Но если бы это был не Олег, а кто-то другой, то этот другой в тот же день очутился бы на улице без работы. А тут… Абдулов вечером ездил на квартиру к Олегу извиняться и умолять его вернуться в передачу. Они оба это не афишировали, но я знаю… Олег фантастические идеи бросал в мимолетном разговоре, а Абдулов подбирал. Не то чтобы Олег не знал цену своим мозгам, он знал, но ему лень было свои идеи застолблять, отгонять от них всех, разрабатывать, потом продавать. Мне кажется, он в душе презирал Абдулова за то, что тот не брезгует прихватывать чужое. По-моему, он думал в этот момент: «Убогий ты, Аркадий! Сам ни на что не способен, воруешь мое и делаешь вид, что так и надо. Я ведь замечаю! Да бог с тобой, с твоим примитивным хватательным инстинктом…»