Если бы ты только знал, как часто обижал меня, даже не замечая этого. Когда я на что-то жаловалась, ты говорил, что это от безделья. Дурь женщины, которая живет на всем готовом. То, что я не работаю, ты считал своей заслугой и заботой обо мне. У нас в семье сложился твой «культ личности». Важно только то, что связано с тобой. Твоя работа, твое здоровье, твой отдых, твои интересы. Все, что касалось меня, шло на уровне хозяйственных дел. Мне так хотелось сходить с тобой куда-нибудь. Хотя бы просто погулять. В отпуск ты тоже ездил один. Ладно, чего уж теперь, может, и не один.

Ты всегда говорил, что отпуск – это возможность поменять обстановку и поскучать о семье. А я скучала, даже когда ты был дома. Скучала по тебе. Я ненавидела телефонные звонки. Они отвлекали тебя от меня. Ненавидела гостей. Ненавидела всех твоих знакомых. У тебя ведь их было несчетное количество. Еще бы! Ты же необыкновенно обаятелен, душа компании. К тебе, действительно, тянулись. Лучше бы ты был не таким приятным и милым. Был бы дураком, мрачным типом, пьяницей, но только моим! Понимаешь, моим!

А, что теперь говорить. Жизнь почти прошла. Как сложилась, так и сложилась. Все равно не исправишь. Жалко только, что Верочку с самого детства везде пихали. К дому она не привязалась. К нам с тобой вроде и не чувствует ничего. Думаю, я виновата. Лучше бы свою любовь ребенку отдала, а не растратила бы в пустоту.

Помнишь, я тебе сказала, что сумела тебя удержать. Нет, не я сумела. Тебе просто было удобно так жить. Ведь другая женщина могла что-то требовать. А со мной – без проблем. Вот ты и не ушел. Раньше мне казалось, что достаточно уложить волосы и красиво одеться, ты сразу заметишь, и все пойдет по-другому. Да, ты заметил и сказал, что внешний вид на качество еды не повлияет. А заниматься домом в вечернем платье может только безмозглая курица.

Да, Андрюша, да! Я – безмозглая курица! Я – тупица и последняя дура! Потому что влюбилась в тебя и вышла замуж. Лучше бы ты вообще не обратил на меня внимания. Я тихонько поплакала бы в подушку от неразделенной любви и строила бы свою жизнь иначе. Пусть не с таким необыкновенным мужчиной, как ты. Но я бы жила! А не была бы чьей-то тенью. Теперь все равно. Что зря говорить. Ничего не поправить, не изменить. Только бы у Верочки все сложилось. Может, и разговор-то этот напрасно. Ну хоть выговорилась наконец. И то легче. Надо же, за всю жизнь первый раз ты меня выслушал. А у тебя и выбора-то не осталось. Только слушать. Ладно, пойду, а то час пик начнется, в автобус не влезешь.

Пожилая женщина медленно шла по аллее. С фотографии на памятнике ей вслед равнодушно смотрел обаятельный мужчина.

Андрейка сидит на подоконнике, обхватив колени руками. Так теплее. На улице сумерки, людей видно плохо, неясные фигуры выплывают из темноты. Потом попадают в полоску света тусклого фонаря и опять скрываются в темноте. Но папу Андрейка не пропустит. Он точно знает, когда во двор выбежит большая лохматая собака, за ней, тяжело ступая, выйдет толстый дяденька. Потом, цокая каблучками, пробежит девушка с длинными волосами. И тогда точно появится папа. Время на часах Андрейка еще не выучил, да ему и не надо, он сам знает, когда папа приходит с работы. Скорей бы дождаться!

Когда Андрейка ходит в детский сад, время бежит незаметно. Поиграли, поспали, погуляли, и папа пришел. Но сейчас в саду карантин, Андрейка сидит дома с мамой. Мама на кухне со своими сестрами, тетей Верой и тетей Надей.

Они монотонно бубнят, что-то непонятное. Если не прислушиваться, будто мухи жужжат и стучатся о стекло. Мама тоже бубнит и всхлипывает. Андрейка больше не пугается маминых слез, привык. Только, когда был совсем маленьким, начинал плакать за компанию, но на его плач обращал внимание только папа. Привык, что у мамы всегда что-то болит, что разговаривает она только с сестрами. А папе – или жалуется, или плачет. Андрейку мама почти не замечает. Он давно знает, что стал виновником всех бед, потому что родился и отнял у мамы здоровье. А папа виноват, что хотел Андрейкиного рождения.

Очень хочется есть, в животе призывно урчит, но пока не придет папа, еды не будет. Андрейка за сегодня съел только кашу, папа до работы сварил, кусок хлеба и одно яблоко. Мама не готовит. Ей может стать плохо от жара плиты, от запаха пищи, и, вообще, лучше бы ей прилечь. Придет муж с работы и приготовит чего-нибудь.

А что если решиться на поход в кухню? Там было еще одно маленькое яблоко. Андрейка, заранее насупившись, идет в кухню.

– Любаша, я вот узнала от одной женщины, ее невестки, двоюродная сестра шурина ездила в Рязань к старице Евдокии. Прям, все как рукой сняло!

– Правильно Вера говорит, может, на тебе порча, Любочка, или сглаз!

– Вот-вот. Что говоришь, у тебя болит-то?

Мама промокает глаза и отвечает дрожащим голосом:

– Слабость у меня, ноги не идут, руки не подымаются. Голова – то болит, то кружится. А недавно так сердце заколотилось: дыхания – нет, в глазах – темно.

Тети охают, качают головами.

– Мы же тебя, Любаша, отговаривали. Что ты так рано замуж вышла? Да и ладно бы просто жили, ан нет, ребенок понадобился! Вот и подорвала здоровье.