– То-то же! – снисходительно хлопнул его по плечу Ванька и предложил: – Давай, док, бери вон того, а я энтого. Хватит им тут валяться. Здесь, мать их так, не санбат!

Новокрещенов нагнулся, взял того, что булькал кроваво носом, попытался поднять. Тот, очухавшись, сел, очумело закрутил головой. В ту же минуту к нему подскочил один из Аликовых пацанов, и, взвизгнув, ударил босой пяткой в висок. Бандит выкатил удивленно глаза и опять повалился на бок.

– Зарежу, билать! – бесновался мальчишка.

Новокрещенов оттащил его за шиворот от поверженного. Мальчишка сверкал по-волчьи глазами, скалился на бесчувственного бандита и отошел лишь тогда, когда на него гыркнул на родном языке отец.

Оставив Алика на попечение причитавших жалобно домочадцев, Новокрещенов и Ванька выволокли налетчиков из дома.

Один из них, грудастый, как бройлерный петух, держась за челюсть, прошамкал, косясь на Новокрещенова:

– Это ты меня жвежданул, гад?

Ванька поднес к его носу мосластый, в рыжих зернах конопушек кулак.

– Видал? Я им на спор бугая-трехлетку с копыт сшибал. А если тебе врежу – башка отлетит…

Второй громила еле ковылял в раскорячку, держась обеими руками за низ живота.

– Болит? – добродушно потрепал его по плечу Ванька. – Ты, со стороны если посмотреть, такой парень представительный… Потому тебе и досталось больше – ногой в пах да кулаком в живот. Я думал, у тебя мышцы, пресс брюшной – не пробьешь. А как вмазал в твое пузо – так рука в потроха по локоть ушла. Тренироваться надо, пацан, а не пивом под горло кажный день наливаться…

«Пацан», даже полусогнутый, скалой возвышался над Ванькой, шипел от боли и сдавленно матерился. Зато первый, принимая Новокрещенова за старшего, опять прошепелявил, держась за распухшую, судя по всему, сломанную челюсть.

– Вы, мать вашу, кто такие? Под кем ходите? Чего в наши ражборки впряглишь?

– Ты сперва скажи, сам-то – чей? – строго спросил Новокрещенов.

– Не яшно, што ли? Щукинские мы, чьи же ишо? А вы?

– Мы – сами по себе, – солидно представился Новокрещенов.

– He-e, так дела не делаются, – осторожно мотнул головой, нянча подбородок, парень. – Давай штрелку жабьем, рашберемша…

– Мы люди служивые, с бандитами в переговоры не вступаем, нашелся с ответом Новокрещенов.

Ванька с силой хлопнул парня по спине.

– Давай, орел, дергай отсюда. И кореша свово прихвати!

Налетчики, обнявшись и опираясь друг на друга, потащились к калитке. На выходе тот, что побойчее, обернулся, попросил:

– Шлышь, братан! Штвол верни, а?

– Оружие изъято, – изрек важно Ванька.

– По всем вопросам советую обращаться в ближайшее отделение милиции, – съязвил Новокрещенов, покачивая револьвером.

– Да пошел ты… кожел! – в сердцах бросил налетчик и, охнув, опять ухватился за челюсть.

Когда бандиты, протиснувшись в узковатую для них калитку, побрели по улице, Новокрещенов бросил с упреком Ваньке:

– Втравил ты меня и себя в историю! Это ж щукинская братва! Теперь жди ответного наезда…

– Сразу не сунутся, – авторитетно заявил Ванька, присаживаясь на крылечко и устало утирая пот со лба – будто солдат на ступенях взятого с боя Рейхстага. – Пока справки наводить будут, кто мы да откуда, а я через свою шпану пробью, предупрежу, чтоб не совались сюда…

Новокрещенов пристально посмотрел на расслабившегося безмятежно приятеля.

– Ты, Ванька, часом, не агент ФСБ? Или еще чего… секретного?

– Скажешь тоже… – большерото ухмыльнулся тот.

– Так у тебя же везде друзья-приятели! В милиции, в десантных войсках, в группировках преступных…

– А-а, – сообразил Ванька и пояснил простодушно: – Так я ж говорю – на войне с ними был. С одними – в Афгане, с другими – в первую чеченскую воевал, потом во вторую. И теперь нет-нет, да встренимся, по стакашку дернем, помянем боевых товарищей.

Новокрещенов покивал уважительно.

– Фронтовое братство – оно, действительно… – а потом добавил с сожалением. – Я вот не воевал…

– Ну, док, – усмехнулся Ванька, – чего-чего, а такого дерьма, как война, и на твой век хватит. Мы во сейчас клеевую операцию с тобой провернули. Считай, двух языков захватили. Как разведчики! Только на хрена нам те языки? И так все ясно!

И Новокрещенов опять кивнул, соглашаясь…

К полудню на город навалилась июльская, особо тяжелая, расплавленным свинцом растекавшаяся по всем углам и щелям жара. В отличие от весенней теплыни, когда споро и весело, как на опаре, всходит всякая зелень, июльская духота иссушала, сжигала до угольной ломкости все живое, оставляя лишь бурый пепел травы на газонах да шелестящие, словно крылья летучих мышей, морщинисто обвисшие листья кленов и тополей.