Сержант виновато улыбнулся:

— Ничего не слышу, молодой человек.

— С дороги! — крикнул водитель, махнув рукой в сторону.

Сержант продолжал стоять, растерянно осматриваясь вокруг.

— Ты, видно, и вправду глухой!

Спрыгнув на асфальт, парень направился к нелепому прохожему. Но тут Сержант неожиданно сделал несколько шагов ему навстречу и, распахнув дверцу кабины микроавтобуса, уверенно устроился на пассажирском сиденье.

— Ты что, обурел, старый? — удивился такой неслыханной наглости водитель.

Рванув дверцу, он натолкнулся на жесткий взгляд:

— Спокойно, Шатун! Шухер тебе ни к чему. — Усмехнувшись, Сержант добавил: — Мне тоже! А теперь садись и не дергайся!

Сержант показал Егору ствол пистолета, направленный точно ему в грудь.

Егор сел на водительские кресло.

— Чего тебе?

— Отъезжай в сторону! Нужно поговорить. Чего здесь концерт устраивать.

Выбрав в переулке пустынное место, Шатун остановился.

— Откуда ты меня знаешь?

Сержант усмехнулся:

— Как же не знать человека, который воровской общак чуханул! Спокойно… Не дергаться. Поверь мне, с полуметра я не промахиваюсь! — предупредил Сержант.

Шатун откинулся назад:

— Чего ты хочешь?

— Вот так оно лучше. Мне нужен такой расторопный малый, как ты. На данном жизненном отрезке у нас с тобой общие цели. Ты должен убрать Варяга, чтобы он не уделал тебя, а я хочу убрать его потому, что у меня с ним свои личные счеты. Надеюсь, ты не возражаешь? — Шатун молчал. — Вот и отлично, — бодрым голосом подытожил Сержант.

— Послушай, чмырь, — процедил сквозь зубы Шатун, — ты меня за овцу, что ли, держишь? У меня своя волна, у тебя своя. Давай разойдемся по-хорошему.

— Теперь нам с тобой долго топать вместе. Если захочешь сделать ноги, предупреждаю тебя, замочу сразу, как только почувствую неладное! У меня на жизнь имеются серьезные планы, и я не намерен рисковать из-за твоей дурости. Геморрой мне не нужен! А потом, куда тебе дергаться без «капусты»? Чего ты на меня так смотришь? — Степан достал из кармана замок и бросил его на колени Шатуну: — Узнаешь?

— Так ты… — выдохнул Егор.

— Вот именно, — перебил Сержант, — это замок от того сарая, в котором ты затихарил деньги. Я их перепрятал, теперь они у меня. И на будущее советую прятать деньги в более надежном месте. Будешь хорошим мальчиком, стану выдавать тебе понемногу на поддержание штанов. А если будешь дергаться, о башлях забудь!

— Давно ты за мной следишь? — убитым голосом спросил Даничев.

— Три дня… С того самого времени, как ты свалил с тюками из поезда. Не будешь качать права, получишь все остальное. У меня денег хватает. — Усмехнувшись, он добавил: — В последнее время я не покупаю вещей, которые переживут меня. Ну, чего ты стоишь? Трогай! Дел невпроворот.

Лучшее место для размышлений — это, конечно же, берег широкой и спокойной реки. Например, такой, как Волга. Устроился себе удобно на стволе какого-нибудь дерева, прибитого к мысочку, и можешь спокойно погрузиться в раздумья.

Михаил подобрал с земли плоский камушек и швырнул его в воду. Галька скользнула по поверхности несколько раз и утонула метрах в двадцати от берега. Баловаться более не хотелось. Приятное занятие — сидеть у воды и ничего не делать, мысли от подобного созерцания причесываются сами собой.

Чертанов посидел на берегу немногим более часа, но такое впечатление, будто пробыл здесь уже целую вечность. Во всяком случае, передумать успел многое.

На косогоре, метрах в двухстах от берега, среди вековых кленов возвышался монастырь. Каких-то лет пять назад на этом месте виднелись полуразрушенные монастырские стены и собор без купола. А сейчас, отстроенный заново, монастырь выглядел величаво, как средневековая цитадель.

В монастыре было около сотни монахов. Время между молитвами они заполняли работой по восстановлению монастыря. Да и по монастырскому хозяйству забот хватало. Повсюду нужна была крепкая хозяйская рука.

Михаил увидел, что от ворот монастыря к берегу идет высокий худощавый монах. Ветер немилосердно трепал полы его рясы, но он, казалось, не замечал этого.

Чертанов поднялся только тогда, когда монах подошел вплотную. Протянув руку, сдержанно поздоровался:

— Ну, здравствуй, Святой… Или как теперь тебя называть, отец Герасим?

Умные темно-карие глаза смотрели строго и прямо. Ни уныния в них, ни радости, абсолютное спокойствие. Впрочем, монаху и не подобает быть другим. Но самое удивительное, что в затворнике, которого Михаил сейчас видел перед собой, ничего не осталось от того прежнего Святого, каким Чертанов еще не так давно знал в богатой на события мирской жизни. В такое перерождение трудно было бы поверить, если бы Михаил сам не стал его свидетелем.