– Да.

– Сочувствую тебе.

Но долго оставаться серьезным Одо не умел никогда. Вот и сейчас его щекастое лицо почти сразу расплылось в улыбке, и он лукаво подмигнул Рольвану:

– Ты, говорят, единственный наследник?

– Врешь, настоятель, никто этого не говорит. Ты знаешь, что он почти все оставил церкви.

– Но и тебя не забыл, надо думать? По тебе, правда не скажешь. Оборванец из оборванцев, разве что конь добрый, да и тот замучен – кожа да кости. Как таких еще держат на тидирской службе? Или, может быть, тебя давно уже выгнали? Признавайся, Рольван.

Рольван тоже улыбнулся.

– Нет, пока не выгнали. Я второй месяц в пути, поистрепался. Видел бы ты, какими мы иной раз возвращаемся из походов! Ты бы даже милостыню побрезговал подать такому.

– Милосердие – первая из заповедей, – сурово оборвал его Одо. – Я бы ее тебе в любом случае подал.

– Вот уж спасибо, друг!

Оба рассмеялись. Вино убывало незаметно, и так же незаметно Рольваном овладела приятная расслабленность и спокойствие. Сытый, даже объевшийся, он удобно развалился в кресле и чувствовал себя почти счастливым. Одо наполнил обе чаши уже в третий раз.

– Расскажи мне о своих делах, – попросил он. – Что ты, весь истрепанный, делаешь в здешних краях с такими же оборванцами, пока Дэйг воюет с канарцами? Разве ты не должен быть с ним?

– Я… Это долго объяснять, Одо. Тидир отправил меня с поручением.

– Куда?

– Долго объяснять.

– Ах, вот как, – сказал Одо и принялся грызть яблоко.

Рольван замолчал. Он не хотел лгать и не знал, как сказать правду и стоит ли вообще ее говорить. Цепь событий, что привела его в это место, была слишком неправдоподобна, чтобы кто-то со стороны мог в нее поверить.

Покончив с яблоком, отец-настоятель немого подумал и потянулся за следующим. Произнес небрежно, как бы между прочим:

– Кое-что мне непонятно.

– Ты о чем?

– А вот о чем, – Одо повертел яблоко в руках, неспешно откусил кусок и, только прожевав его, заговорил дальше: – Я знаю кое-что о твоем поручении.

– Ты? – к такому повороту Рольван готов не был.

– Ну да, я. Я ж всего два дня как вернулся из Эбрака. Выбирали нового епископа, чтобы представить тидиру, когда вернется, перегрызлись, как… ну, да ладно. Война, конечно, войной, но что убийца остался не пойманным, этому никаких оправданий нет. На все вопросы было сказано, что тидир доверил поимку преступника своим лучшим дружинникам. И названо твое имя. Об этом ты что скажешь?

– Все так и есть.

– Ты думаешь найти его здесь? А твои спутники, о которых ты не хочешь говорить, это лучшие тидирские воины? Боюсь представить, как тогда выглядят худшие.

– Говорю же, мы долго были в пути. Ты слишком привык к хорошей жизни, Одо.

Рольван с улыбкой оглядел уютную келью, но перевести все в шутку не получилось. Отец-настоятель по-мальчишечьи ухмыльнулся, потом нахмурился, дернул себя за ухо, отбросил недоеденное яблоко, сложил перед собой на столе руки и сказал решительно:

– Выкладывай.

Полночь давно миновала, когда Рольван наконец закончил рассказ. Вино было допито и принесено новое. Камин потух и успел остыть, свечи давно погасли, все, кроме одной, которую Одо уже дважды заменял новой. Перед настоятелем на столе возвышалась гора из яблочных огрызков. Одо оказался хорошим слушателем, внимательным и чутким к малейшей недосказанности, и эта его новая черта лучше всяких слов объясняла, какая пропасть отделяет двадцатисемилетнего священника от мальчишки, отданного в монастырь во исполнение отцовского обета и мечтавшего при первой же возможности сбежать от уготованной родителями судьбы. Несколько раз Рольван терялся и замолкал, не зная, какими словами можно описать пережитые встречи со сверхъестественным и собственные поступки, которых никогда не совершил бы, не пережив этих встреч. Одо тогда приходил на помощь, и всякий раз ему удавалось всего несколькими вопросами вернуть разговору ясность и простоту. Он и не думал подозревать Рольвана во лжи или сомневаться в его рассудке, так что под конец тот даже заулыбался, подробно рассказывая о своих словесных перепалках с Игре.

– Представляю, как это все странно звучит, – хмыкнул он, закончив историю появлением на дороге самого Одо. – На твоем месте я бы ни за что не поверил, если бы не видел собственными глазами. Но это все правда.

– Скажем так, кое-что я все-таки видел собственными глазами, – необыкновенно серьезно отозвался настоятель. – Людей, отмеченных демонами, как ты говоришь, призраками, видел. Два раза. А слышал еще больше, так что тут ты меня не удивил. Наоборот, теперь мне многое стало понятно… Кроме одного. Почему ты им веришь?

– В каком смысле?

– Рольван, ты вырос в монастыре. Ты книгу Мира цитировал наизусть, когда я еще только и умел, что яблоки в саду воровать да швыряться огрызками. Отец Кронан был твоим личным наставником, мечтал вырастить из тебя будущего епископа. И ты – ты! – запросто поверил на слово врагам бога и церкви! Поверил, что они могут желать добра, что выступают не заодно со злом, губящим людские души! Почему?

Получить выговор от толстяка Одо – это было уж слишком. Рольван недоверчиво покачал головой: