Джорджия стояла на постели, почти касаясь головой балдахина.

– Это возбуждает вас, милорд?

Дрессер улыбнулся, глядя на нее снизу вверх:

– Все еще впереди. Прошу, возьмись за карниз, да покрепче.

Джорджия повиновалась, пробормотав:

– Как это странно…

– Тебе необходимо за что-нибудь держаться. Надеюсь, карниз и столбы выдержат. А теперь раздвинь ноги.

– Что-о?

Дрессер уловил ее нерешительность и уже предвидел бунт, однако она слегка раздвинула ноги, стоя на матрасе.

– Сильнее!

Джорджия повиновалась, но нахмурилась:

– Что вы намерены делать?

– Не нужно спешить. Тайна – часть наслаждения. Тебе неудобно?

– Не уверена… что мне это нравится. Прошу, скажите, что вы намерены делать? Вы ведь сказали, что я могу воспротивиться…

Палец Дрессера, смоченный в ароматном масле, скользнул по внутренней поверхности ее правого бедра.

– Единственное, чего я от всего сердца желаю, – это подарить вам наслаждение. Но вы всегда можете воспротивиться. Вы сейчас стоите так, что вам очень удобно в случае чего заехать мне от души коленом в нос.

– Да, странное у меня положение. А почему вы все это делаете?

Обе руки Дрессера, умащенные маслом, легли на ее бедра.

– Разве вам это не по нраву?

Она слегка изогнулась.

– Какая разница? Сейчас приказываете вы, а не я.

– Я лишь хочу подарить вам наслаждение. Позвольте это мне, однако помните: вы можете остановить меня одним-единственным словом.

– Каким же?

– «Остановись!» – И Дрессер нежно коснулся рукой темно-розовых потаенных складочек.

Джорджия покрепче ухватилась за карниз – она уверена была, что должна сопротивляться, просто чтобы соблюсти приличия. Она согласилась на это пари, заранее зная, что расплата будет порочной. Но, как оказалось, и понятия не имела, что такое настоящий грех.

Бог мой… он касался ее там! Вот он, воплощенный грех. А грех, как известно, бывает необычайно сладостен.

Джорджия ахнула, и ноги ее задрожали. Дрессер прошептал что-то, но слов она не разобрала – поняла лишь, что он подбадривал ее. Чего он добивается?

Теперь в потаенных ее глубинах все сладко ныло – внизу живота, между ног. Такое случалось и прежде, и бывало это неожиданно: она вдруг ощущала голод, неутоленное желание, – но никогда не связывала этого ощущения с сумбурными телодвижениями Дикона, а вот теперь поняла связь.

Теперь она хотела, жаждала, чтобы мужчина проник в нее. Хотела ощутить мощные движения внутри себя. Сейчас!

– Пожалуйста, – выдохнула она. – То есть нет… Мы не можем…

– Ш-ш-ш! Держись покрепче и веди себя потише.

– Потише?

Джорджия опустила взгляд – голова Дрессера была как раз у нее между ног.

– Ты же не хочешь, чтобы твои родители нас услышали.

– Господи, нет! О-о-о…

Джорджия изо всех сил уцепилась за карниз – казалось, тело ее трепещет и плавится, превращаясь в желе.

Его язык… Наверное, это его язык. Твердый и мощный, он проникает в ее святая святых!

Это непохоже на то, что делал Дикон. Совсем непохоже.

– О небо… О-о-о! – Джорджии с величайшим трудом удалось подавить крик. Она шаталась, словно во время шторма, трепеща в крепких руках, сжимавших ее бедра, а Дрессер не прерывал своего безумного занятия.

Джорджия всеми силами сдерживала рвущиеся наружу крики наслаждения, но неизведанное ощущение потрясло ее, все тело ее вдруг напряглось, и это повторялось снова и снова, лишая сил и воли.

Джорджия неминуемо упала бы, если бы Дрессер не подхватил ее и не уложил на постель. И тотчас накрыл ее нагое тело своим и принялся жарко целовать. Он целовал ее так, как никто и никогда не целовал, и эти поцелуи пахли колдовскими духами и немножко ею самой, а сердце ее все еще бешено колотилось, а его руки ласкали ее тело, даря все новые и новые наслаждения.

И вот его губы вновь приникли к ее груди. К ее жаждущей, ноющей груди. И жажда вдруг удесятерилась. Рука его проникла меж ее бедер, в самые потаенные глубины.

– Нет… о нет!

Дрессер остановился:

– Нет?

Тело ее сопротивлялось из последних сил.

– Я сейчас умру…

Дрессер тихо рассмеялся и поцеловал ее, теперь поцелуй был бесконечно нежным – он словно пил по капле божественный нектар, и касания его были нежны… Палец скользил во влажных недрах, и Джорджия словно покачивалась на лодке, плывущей по реке наслаждения. Губы его коснулись мочки ее уха, они ласкали шею, плечо, грудь. Эти волшебные губы лишь слегка тронули сосок и стали спускаться ниже, туда, где бушевало пламя, от которого бедра ее помимо воли приподнимались, зовя и требуя…