Следуя примеру не в меру инициативного подчиненного, обиженный Авессалом решил перещеголять Феллада в технике вращения меча, но немного перестарался, раскрутив оружие так, что оно едва не выскочило из руки незадачливого звеньевого.

– Кончай выпендриваться! – громко крикнул Феллад, заметив досадную оплошность своего командира, затем более спокойным голосом добавил: – Постарайся не тратить понапрасну сил, они тебе еще пригодятся.

Боковым зрением юноша скользнул по двум другим товарищам и остался вполне удовлетворен. Ребята не спасовали перед надвигающейся опасностью, были сосредоточены и без излишних эмоций дожидались подхода противника. Вполне естественно, что они немного струхнули (только дурак ничего не боится и до поры до времени кичится этим), однако смогли преодолеть леденящий душу страх. Авессалом перестав играться «ножичком» также встал в оборонительную стойку, готовый в любой момент перейти в нападение. Со стороны, закованные в хитин фигуры товарищей, напоминали каких-то гротескных насекомых, а основательно защищенные головы были точь-в-точь муравьиные, только лишены усиков и щупиков.

Заметив незначительное препятствие в лице четырех насекомообразных фигур, крабоскорпионы не отнеслись к этому факту с должной серьезностью, даже, наоборот, значительно увеличили темп своего продвижения. Как только линия наступающего противника приблизилась настолько, что, сделав шаг вперед можно было вполне достать мечом одну из клацающих мощными клешнями и опасно дергающих приподнятыми хвостами образин, Феллад сделал этот шаг, точнее безуспешно попытался его сделать.

Едва правая нога юноши оторвалась от земли, в голове будто взорвался основательно перезревший чокнутый гриб, в следующий момент его словно выдернули из реальности и поместили в некую тягучую и непрозрачную субстанцию. Вполне вероятно, муха, ненароком угодившая в сосновую смолу, в последние мгновения своей жизни переживает точно такие же ощущения. Однако у мухи было хотя бы слабое утешение – смоле через многие тысячелетия предстояло стать куском золотистого янтаря, а насекомому – ценной инклюзией в солнечном камне. Какой инклюзией предстоит стать Фелладу, было совершенно непонятно, поскольку органы чувств юноши полностью потеряли какую-либо способность к ориентации и адекватному восприятию окружающей действительности. Мало того, что его лишили зрения, обоняния, осязания и прочих чувств, нечто холодное, равнодушное и неизмеримо могучее принялось с упорством естествоиспытателя-фанатика препарировать его мозг. В мгновение ока сознание Феллада было вывернуто наизнанку, все его воспоминания вплоть до самых сокровенных были извлечены на свет божий, внимательно изучены и небрежно брошены обратно, отчего в его голове образовался такой кавардак, что он на некоторое время полностью потерял пространственно-временную ориентацию. Мысли под черепной коробкой юноши настолько перепутались, что вряд ли он смог бы дать ответ на какой-нибудь даже самый элементарный вопрос.

Как показалось Фелладу, состояние прострации продолжалось целую вечность. В конце концов, разбалансированное сознание самопроизвольно без постороннего вмешательства начало приходить в норму. Когда молодой человек полностью осознал кто он такой, где находится и какая опасность ему угрожает, он с ужасом подумал о своем беззащитном неуправляемом теле, которое пока он здесь прохлаждается, скорее всего, уже растерзано и съедено.

«В таком случае, почему я еще продолжаю осознавать себя как личность, – как-то отрешенно, без каких-либо эмоций подумал Феллад. – Разве сознание человека способно существовать после того, как уничтожена его материальная оболочка?»

– Еще как может! – Неожиданно громом прогремело в его голове. – Ты и представить себе не можешь, слабое двуногое существо, какими возможностями обладает даже такое скудное сознание, как у тебя и твоих соплеменников!..

Ошарашенный столь бесцеремонным вмешательством в свой мыслительный процесс Феллад напрягся и попытался установить источник постороннего воздействия, но сделать этого не сумел, поскольку все еще продолжал находиться в тенетах непроницаемой для света и звуков субстанции.

– … но ты не бойся! – продолжало неизвестная сущность, едва не «оглушая» пленника своим ментальным посылом. – Пока мы с тобой общаемся, твоей телесной оболочке ничего не угрожает!

– Э… как тебя там? – наконец опомнился юноша. – Во-первых, перестань кричать, будто укушенный гадюкой хрюк иначе я попросту сойду с ума, и тебе не с кем будет, как ты выразился, «общаться», хотя я воспринимаю подобное общение как наглое вмешательство в личную жизнь разумного существа! Во-вторых, для начала было бы неплохо представиться друг другу! И, наконец, мне хотелось бы узнать, для какой такой надобности меня столь бесцеремонно выдергивают из моего собственного тела в тот момент, когда моим товарищам до зарезу необходима помощь?

– Наглая букашка, ты мне еще смеешь выдвигать какие-то условия? – Несмотря на явно возмущенный тон неведомого существа, Феллад с удовлетворением отметил, что мощность ментального посыла заметно снизилась, и теперь можно было вести диалог без опасения банально свихнуться. – Называй меня Протием, – более миролюбивым тоном продолжало существо. – Я единоличный хозяин этих подземелий – сущность, которую вы именуете грибницей…

– Вот это да! – не удержался от замечания Феллад. – Вообще-то мы предполагали, что грибница обладает каким-то интеллектом, но предполагать и убедиться в правильности собственных предпосылок – вещи совершенно разные.

– Хе… «каким-то интеллектом», – обиженно проворчал Протий, но тут же взбодрился и продолжил хвастливым тоном: – Вовсе не «каким-то», а очень даже мощным. Ты и твои друзья – деревья помыслить не можете, с каким могучим существом в моем лице вам довелось столкнуться.

Юноша удовлетворенно отметил, что мысли гигантского гриба, в отличие от мыслей Деревьев, обладают более богатой эмоциональной окраской. В чем-то по степени восприятия они были сродни мыслям разумного Лягуха. Это вселяло небезосновательную надежду на то, что Протий не является холодным рациональным разумом, способным от нечего делать препарировать любое оказавшееся в его власти существо. Однако в этом случае появлялась вероятность, что мыслящий гриб может оказаться хулиганистым шалопаем, готовым ради собственного удовольствия оторвать лапки всякой неразумной с его точки зрения букашке и посмотреть, что из этого получится. И все-таки, будь у него выбор, Феллад предпочел бы общаться с существом, чей внутренний мир насыщен различными эмоциями, нежели с холодным сугубо рациональным разумом.