— Что вы собираетесь сделать с конвертом? Ведь для нас это бесценное доказательство!

— Такое доказательство ровно ничего не стоит. Они могут сказать, что конверт нами подделан. Давайте пока условимся, что письмо не существует. Что это только трюк, который должен сбить с толку Тапурукуару.

— Вы не имеете права так поступить.

— Я не имею права погубить Манагуа. По-моему, это важнее.

— Ах да, Бисли предупреждал меня относительно вашей совести. Совесть — неудобная вещь в таком климате и в такой ситуации. Вряд ли стоит изображать перед ними Дон-Кихота.

— Не будем тратить времени, мистер Этвуд. Существуют положения, в которых приходится идти ва-банк, пустив в ход самые крупные карты. Ван Оппенс забыл, что мы должны действовать согласованно. Кто знает, не наткнулся ли он на дом Манагуа и квартиру Оливейры только потому, что следил за мной?..

— У них есть и другие способы…

— Не сомневаюсь. Вы осведомлены о том, что еще собирается сделать Ван Оппенс?.

— У него был какой-то план, деталей которого я не знаю, но мне кажется, теперь он от него отказался. После этой истории с Манагуа и исчезновения Оливейры он решил изменить тактику.

— Надеюсь, он не рассчитывал, что Манагуа радостно во всем признается в присутствии майора полиции и Тапурукуары и что Оливейра обвинит полицию в убийстве Мерфи! Ну и план! Но вы знаете больше, мистер Этвуд.

— Завтра я вам скажу, в чем сущность его плана. А каковы ваши намерения, позвольте узнать, раз уж вы отвели мне роль посредника?

— Послушайте, мистер Этвуд. Через час я скажу вам, с какого аэродрома увезли де Галиндеса. Далее. Через несколько часов в Нью-Йорк отправляется самолет. Этим самолетом вы пошлете абсолютно надежного человека, которому прикажете передать сообщенное мною название аэродрома Бисли. Пускай Бисли немедленно туда отправляется — это, наверно, какая-нибудь дыра в штате Нью-Йорк — и проведет всестороннее расследование. Ваш посланец дождется результатов поисков Бисли, поговорит с ним по телефону и тут же вернется в Сьюдад-Трухильо.

— Это займет очень много времени, — сказал Этвуд.

— Очень мало. Человек, которого вы пошлете, передаст название аэродрома из Майами. У него будет билет до Нью-Йорка, но он сойдет в Майами. Оттуда он позвонит по телефону в «Эверглэйдс Отель». Один человек, который живет в этой гостинице и работает в Майами для Бисли, поможет ему немедленно получить разговор по правительственному проводу. Я назову вам фамилию этого агента — его посредничеством я уже пользовался. При этом я ставлю категорическое условие: ваш посланец не должен быть обременен другими делами — никаких встреч, никаких разговоров, никаких поручений от Ван Оппенса. Вы мне обещаете?

— Хорошо, я пошлю человека, не имеющего ничего общего с разведкой, которого ни в чем не могут подозревать? Мою секретаршу.

— Эту рыжую девушку, которая должна была переписать письмо де ла Маса?

— Да, ту самую, мистер Уинн. Ее зовут Салли. Как член комиссии она пользуется дипломатической неприкосновенностью. По возвращении она сразу же с вами свяжется.

— Ол райт, мистер Этвуд.

Полковник Аббес вернулся из министерства в управление полиции. Стоя перед Тапурукуарой в кабинете майора Анхело Паулино, он размахивал обезьяньими Ручищами.

— Ты надеешься на полную безнаказанность, Тапурукуара, но когда-нибудь ты просчитаешься.

— Я надеюсь только на свои огромные заслуги и милостивую благодарность генералиссимуса.

— Иногда достаточно тридцати секунд опрометчивого поведения, чтобы тридцать лет самоотверженного труда пошли насмарку.

— Это несправедливо, — сказал Тапурукуара.

— Но так случается сплошь да рядом. Мы гордимся нашим реализмом — ведь мы считаемся только с тем, что существует в действительности. Твоя драка в «Гаване» в теперешней сложной политической обстановке может вызвать недовольство у солдат гвардии. Почему ты ударил ножом сержанта гвардии?

Накануне вечером в «Гаване» за столиком сидели сержант и капрал национальной гвардии имени Трухильо, состоящей из европейцев, главным образом остатков фашистской армии, и пользующейся особым покровительством генералиссимуса. Там же томился Тапурукуара, который уже несколько часов напрасно ждал приглашенного Моникой Гонсалес «янки, говорящего по-испански»; он чувствовал, что это его главный противник в деле Галиндеса и Мерфи.

Однако янки не появлялся. Тапурукуара хотел было подсесть к уже сильно выпившим гвардейцам; с одним из них, сержантом, бывшим эсэсовцем, он был знаком, но тот крикнул:

— Убирайся отсюда, паршивый шпик.

Он вернулся на свое место у бара, и тогда пьяный сержант заорал: «Смотри, не подсыпь нам яду в вино, индейская каналья».

— Берегись! — крикнул сержанту стоящий за стойкой мулат, но было уже поздно. Сержант с ножом, по рукоять вонзившимся в прикрытую лишь поплиновой рубашкой спину, пошатнулся, наклонился всем телом вперед, потом назад, снова вперед и рухнул на пол, стукнув по нему торчащей из-под лопатки рукояткой мексиканского ножа.

— Что случилось? — воскликнул капрал.