— Сенатор Джордж Смартерс из штата Флорида предложил послать в Доминиканскую Республику войска ОАГ с целью предотвращения гражданской войны. Сенатор Портер расценивает такой шаг как нарушение суверенитета Республики и добивается проведения в этой стране свободных выборов при участии доминиканской эмиграции. Сенатор Эллендер высказал пожелание, чтобы в каждой стране Латинской Америки нашелся такой человек, как Трухильо. Он утверждает, что в Доминиканской Республике царила дисциплина и порядок, что по состоянию народного образования и здравоохранения и по общему уровню жизни Республика находилась впереди других стран Карибской зоны. Среднегодовой доход жителя Республики составлял 225 долларов, что превышает средний доход во всей Центральной Америке. Сенатор Портер в свою очередь просит обратить внимание на то, что в этой статистике отсутствует следующий факт: из каждых 225 долларов по крайней мере сто приходилось на членов семьи диктатора и руководителей режима.

И снова голос первого диктора:

— К власти в Доминиканской Республике пришел начальник генерального штаба Рафаэль Трухильо, сын убитого диктатора, прозванный Рамфисом. В день покушения Рамфис развлекался в Париже, и, очевидно, поэтому доминиканское правительство задержало опубликование сообщения о смерти Трухильо.

— Приход к власти Рамфиса соответствует желанию его трагически погибшего отца. Рамфис был любимцем Трухильо и самым близким доверенным лицом среди членов его семьи и окружения. Трухильо предоставил ему несколько высших должностей в Республике, ради него вносил изменения в законы, прощал ему серьезнейшие проступки и неслыханное расточительство. Во время пребывания Рамфиса в Штатах к его поведению там отнеслись весьма критически, что вызвало серьезный конфликт между госдепартаментом США и доминиканским правительством.

— Рамфис, играющий главную роль в руководстве доминиканской армией, прибыл в Штаты для учебы в высшей школе генерального штаба. Однако он предпочитал проводить время в Голливуде в атмосфере беспрестанных скандалов либо на своей яхте с экипажем в восемьдесят человек и собственным джаз-оркестром. К числу самых известных романов Рамфиса относятся его связи со знаменитой актрисой Ким Новак и с Заза Габор, которая получила от него специально заказанную модель «мерседеса» и шиншилловое манто ценой в восемнадцать тысяч долларов. Такие щедрые подарки приятельницам Рамфиса не были редкостью, и в общей сложности за время пребывания в Штатах молодой Рафаэль Трухильо истратил свыше миллиона долларов. Экзаменационная комиссия школы генерального штаба не выдала Рамфису диплома об окончании. Разгневанный диктатор в утешение назначил его генерал-полковником, то есть первым маршалом армии, следующим чином после генералиссимуса. Рамфис унаследовал от отца состояние, оценивающееся в миллиард долларов.

Я снял наушники и поглядел на других пассажиров, слушавших радио. Их лица ничего не выражали. Этим людям было скучно, они ждали эстрадной программы, песенки о черных чулочках малютки Мод, биржевых новостей.

— Что-нибудь интересное? — спросила Гарриэт.

— Заговорщики убили Трухильо.

— Какие заговорщики?

— Пока ничего неизвестно.

— Хорошо, что мы уехали. Может, в Доминикане начнется революция.

— Госдепартамент не любит, когда начинаются революции. С них вполне достаточно кубинской.

— Теперь я понимаю, почему вчера такая паника охватила Сьюдад-Трухильо. А ты раньше знал о покушении?

— Я не работаю в ЦРУ.

— Ты думаешь, это дело рук ЦРУ?

— Еще ничего неизвестно.

— Ты знаешь больше, Майк… Ты сам любишь так говорить другим, когда они не хотят рассказывать всего, что им известно… В Нью-Йорке мы поедем к тебе?

— Да.

— Хорошо, Майк.

— Тебе уже надоели порядочные мальчики, да, Гарриэт?

— Он был действительно очень порядочным.

— Одна дама в Трухильо говорила о нем то же самое.

— Между ними что-нибудь было?

— Я никогда не спрашиваю об этом женщин, особенно, когда речь идет о порядочных мальчиках. Такими делами занимается Бисли.

— Если бы не ты, Майк, я бы и не подумала о Джеральде. Все произошло из-за тебя. Я хотела поступить тебе назло. Со зла я могла даже выйти за него замуж. Но ты ничегошеньки не понимал.

— Наверно, нет, Гарриэт, и если ты еще когда-нибудь сотворишь что-либо в этом роде, я тоже ничегошеньки не пойму. Давай сразу условимся — в подобных ситуациях я никогда не сумею тебя понять.

— С тобой страшно трудно разговаривать… А ты скучал без меня? Неужели тебе не жалко было меня потерять? Скажи, Майк, ты хоть немножко еще меня любишь? Так, как раньше, или сильнее? Я по тебе очень тосковала…

Так она щебетала еще с полчаса.

А ведь во мне что-то умерло, и этот эпизод Гарриэт — Джеральд отразится на нашем будущем. Я подумал о безжалостной памяти, о следах, которые остаются в ней вопреки нашей воле, несмотря на усилия стереть их.

Я не испытывал ни капли ревности, только сожаление, что и в Гарриэт я ошибался, что и на нее нельзя было положиться. Гарриэт думала точно так же и мысленно упрекала меня в том же, а это означало, что ее любовь уже никогда не будет прежней.

Конечно, это не было чувство ревности. Оно не возникало у меня даже после того, как мы расстались, когда я часами просиживал над стаканом виски в баре на том самом месте, где сидела Гарриэт, закусывая сухой мартини своими любимыми пирожными с сыром.

Это была уверенность в том, что я потерпел еще одну катастрофу; меня настойчиво преследовала мысль, появившаяся еще в самолете над Флоридой: что бы мы ни старались сделать и как бы ни сложились наши отношения, нам не удастся преодолеть ощущения неизбежного одиночества и отчужденности, той отчаянной и невыразимой отчужденности, которая будет разделять даже наши сплетенные тела.