Никто меня не преследовал, не угрожал сбить в полете. Радоваться этому или огорчаться – я, если честно, не знал. И так и так плохо, а что хуже – не известно.

Тиверь встретила меня туманом и бликами первых лучей солнца на воде. Я сделал круг, второй, с высоты поглядывая на Приказ. Там уже был полный штиль: ни суеты рукопашной, ни маневров под облаками. Самое страшное – никакой погони. Значит, парни в плену. Значит, миссия под угрозой.

Я не знал, что делать дальше, но торчать в небе тоже не вариант. Нужно укрыться, отыскать свои манатки, но – самое главное – прежде всего подумать, что делать дальше. Вернее, как своих вытягивать.

Я полетел вдоль Тивери, которая, петляя, заползала в лес, выбрал укромное местечко в дебрях, трансформировался в человека и тут же пожалел об этом. Холодно, знаете ли, в лесу по утрам да возле реки. Искупаться, что ли?

Карту я спрятал под корнем ближайшей ели и окунулся в реку. Меня словно обернуло теплым одеялом. Напряжение ночи тут же улетучилось куда-то, мышцы расслабились, стало тепло и уютно. Туман вносил свою толику романтики. Складывалось устойчивое осознание того, что меня занесло в некую сказку. Нега обволакивала, путала сознание. Казалось, еще немного – и увижу хоровод русалок, лешего, других сказочных существ. Ну, вот, уже и смех чей-то слышен. Сладкий какой сон получается.

Только это был не сон. Во сне шишка не бьет по голове, а по плечу не проводят еловой веткой.

– Спинку потереть, добрый молодец? – раздался чей-то насмешливый женский голос, который тут же сменился серебряным смехом, словно колокольчик зазвенел.

Я обернулся. И залез по шею в воду.

Под елью, в двух шагах от меня, сидела самая что ни на есть настоящая мавка с длинной веткой в руке. Ее трудно было не узнать. Зеленые волосы, прекрасное бледное лицо с зеленоватым оттенком кожи, платье, сотканное из листьев, травы и цветов, насмешливый взгляд изумрудных глаз, венок из васильков на голове. Василиса Ивановна демонстрировала нам несколько гравюр этих сказочных существ. Соображай, соображай, Ленька, что там говорила преподавательница про мавок? Из рода русалок, кажется. Как правило, это девушки, которые умерли не своей смертью. Живут в лесу, ищут одиноких парней, щекочут их до смерти и уводят в свои владения. Бывают как добрые, так и злые, чаще всего – последние, потому как обижены на людей. Вот попал, так попал!

Все это промелькнуло в голове мгновенно, выскочило, словно чертик из коробочки. И что мне теперь делать?

– Как зовут тебя, добрый молодец? – мавка продолжала улыбаться, а веточка ее все так же касалась моего плеча. Я попытался поймать ее, но мавка мгновенно одернула веточку, засмеялась. Играет, как с котенком. – Ну же, отзовись? Аль немой?

Вот прицепилась! Как же отделаться от нее, а? То ли Василиса ничего об этом не говорила, то ли я прослушал, а только ничего в голову не приходило.

– Ну же, молодец, – мавка снова погладила меня веточкой по голове, сложив при этом свои красивые губки бантиком. – Негоже заставлять девицу красную ответа дожидаться.

И снова засмеялась, рассыпая вокруг серебро. Да Бог с тобой! Не убудет от меня, если имя свое назову.

– Леонидом зовут, – ответил я. – А тебя?

– Устиной кличут, коль кличут, конечно, – улыбнулась мавка. – Что привело тебя в мое владение?

«При встрече с мавкой нужно вести себя почтительно, постараться завоевать ее доверие и ни в коем случае не раздражать, не гневить, не вызывать негатив. Постарайтесь выполнить то, о чем мавка попросит, а попросит она обязательно. Если просьба будет выполнена – мавка наградит, в противном случае ваша участь будет печальной и болезненной». Кажется, так говорила Василиса Ивановна? Значит, улыбаемся в ответ, а то вон уже, гляди, и бровки свои хмурить начинает, и улыбку терять вместе с терпением.

– Да так уж получилось, – начал я как-то невнятно, изображая на лице дружелюбие.

– Может, потерял чего? – на губах Устины появилась лукавая улыбка.

– Потерял, а теперь не найти, – ох и неудобно же разговаривать, находясь по шею в воде! А как ты выйдешь, если из всей одежды на мне только цепочка со звездой?

– Не это часом? – красавица повертела в пальцах скрученную карту.

Я мимо воли рванул из воды, но вовремя остановился. Как-то неудобно стало. Неприлично, что ли?

– Ишь, какой стеснительный, – снова засмеялась мавка. – Как девица красная. Иди же ко мне, аль не нужна тебе карта?

Вот так, значит, да? Может, еще о чем-то тебе известно? Я почему-то так разозлился, что мне стало все равно на приличия. Бодро вышел так, п-прикрываясь ладошкой, смело сел рядом, задрожав от прохлады и еще чего-то, самому непонятного. Красавица с интересом смотрела на меня, словно заново оценивала. А когда ее взгляд уперся в звезду, улыбка покинула красивое лицо, брови нахмурились, в глазах больше не прыгали лукавые чертики. Они сверлили, просвечивали, как рентген, до самых внутренностей. Под этим взглядом, если честно, стало очень неуютно. Осерчала красавица. Или нет? А разве я виноват, что одежду Горыныч, проказник, где-то здесь заныкал?

– Откуда у тебя это? – тонкий изящный пальчик уткнулся в звезду.

– В подвале нашел, – промямлил я. Господи, что я несу? В каком подвале? Неужели нельзя было придумать что-нибудь правдоподобнее? И почему меня вдруг такая робость взяла, словно школьника на первом свидании? Что за фигня? Нужно отвлечься, подумать о чем-то другом, в норму себя привести как-то. Воды холодной вылить на голову? Так я только что из речки, вон, даже посинел весь от прохлады.

– Не врешь, – констатировала тихо Устина, коснулась звезды и тут же отдернула руку, словно обожглась. – А сердце твое неспокойно, словно борешься сам с собой. Ты и здесь, рядом, и далеко отсель. Тревога некая снедает тебя, а еще болезнь сердечная, пока несмелая, но разгорающаяся все сильнее. Тебе и самому невдомек то, потому и мучишься, и места себе не находишь.