Всадник испытывал уважение к рассудительным и не трусливым людям, но постарался преодолеть их страну как можно скорей – здесь он был чужим. Таким же чужим, как и среди торговцев Сентино. Здесь не желали его и не нуждались в нем. Здесь его даже не боялись. Война шла в этом краю непрерывно – с наводнением, неурожаем и серой тоской… но для такой войны не нужен был меч.

Потом потянулась другая земля – песчаные ланды, сопки, поросшие кривыми соснами, вымытые талой водой овраги. Изредка в дюнах попадались клочки возделанной земли. Убогие бесплодные земли – их без сожаления оставили предки тружеников, живущих ныне в приморских долинах за дамбами.

Этот край, сотворенный в дни Создания, был полон ужаса. Навстречу всаднику потянулся нескончаемый поток беженцев. Кто верхом, кто в повозке, а кто и пешком, взвалив на спину все, что успел прихватить – люди бежали от армии мертвых. Многие повторяли тот же слух, что низины, отгороженные дамбами, не будут затронуты нашествием. Некоторые, кто имел средства, собирался нанять в Сентино корабль и плыть за море. Огромная масса бежала просто потому, что оставаться было невозможно, потому что бежали все – в путь двинулись соседи, друзья и родня. Люди шли и шли навстречу путнику, переставляя ноги будто по привычке. Брели по дороге – просто так, без планов, без мыслей, даже без надежды на спасение. Обреченность, читалась на всех лицах и делала беглецов похожими друг на друга, лишала возраста, стирала личности.

Поначалу всадник пробирался по краю дороги, у обочины. Вооруженному мужчине на крупном коне уступали дорогу. Замечали его в последний миг, до тех пор уныло плелись, опустив головы. Завидев перед собой огромного рыжего коня, торопливо шарахались в сторону, натыкались на таких же печальных, не замечающих ничего перед собой, соседей…

Наконец перед ним и вовсе не расступились – на дороге возникла свалка, били сумасшедшего. Оборванный мужчина с всклокоченными седыми волосами вдруг принялся орать, что армии мертвых нельзя противиться, и бежать от нее тоже не следует – божью кару надлежит принимать со смирением, склонив голову… Беженцы повалили крикуна в пыль и с остервенением топтали – больше из страха перед надвигающейся бедой, нежели со зла…

Воин решил съехать на обочину – дорога была полностью запружена беженцами, быстрей было двигаться в стороне от потока.

На второй день беженцев стало меньше, и всадник возвратился на тракт. Пески закончились, потянулись холмы и лужайки, перемежающиеся полосками леса. В стороне от дороги стали попадаться обгоревшие остовы домов. Хутора, мимо которых проезжал воин, выглядели разоренными. За грядой поросших соснами холмов, совсем неподалеку, то и дело поднимались столбы дыма, гораздо более плотные и черные, чем обычно над печной трубой.

Беженцы, по наблюдениям путника, не останавливались не только для грабежа убогих построек, но и для отдыха. Армия мертвых должна быть еще довольно далеко. Кто же разоряет и жжет округу? Он пытался расспросить бредущих по дороге. Те, втягивая головы в плечи, норовили поскорей проскользнуть мимо. Нет, добрый господин, они не знают… Нет, им ничего не ведомо. Простите, добрый господин, им нужно спешить… Путник прекратил расспросы. Он хорошо понимал этих людей.

В деревне, через которую шел тракт, готовился обоз. Должно быть, старостой здесь был человек обстоятельный и рассудительный. Во всяком случае, местные жители повели себя не так, как иные беженцы. Эти собрались отправляться в путь всей общиной, и теперь готовили караван. Вдоль дороги выстроились телеги, уже груженые. Мужчины и женщины без спешки копошились вокруг, подгоняя и увязывая груз. Дети носились по обочине, взбирались на повозки, спрыгивали. Визжали от восторга, наконец-то в их однообразной размеренной жизни – большие перемены! Для детей все происходящее было игрой… Приготовления подходили к концу, селяне заканчивали укрывать и крепить поклажу, явись странник часом позже – не застал бы никого.

Должно быть, в мирное время здесь бывало шумно и людно, торговый тракт приносил местным постоянный доход. Деревенские достаточно насмотрелись на жизнь дороги, изучили ухватки разного рода странников… возможно, и сами занимались кое-какой торговлей. Словом, дорога местных не пугала, они были готовы отправиться в путь.

Теперь они выждали, когда иссякнет поток беженцев на тракте, и собирались двинуться колонной, организованно, помогая и поддерживая земляков в странствии. Эти воину понравились, он с одобрением понаблюдал за приготовлениями. Жители деревни принимали войну такой, как есть, принимали без отчаяния. Они хотели выжить и были готовы приложить любые усилия. Это правильный подход.

Всадник обменялся несколькими словами с местными. Да, так и есть, они решили двинуться в путь всей деревней. Их сеньор отправился к его величеству, чтобы присоединиться к королевскому войску. Будет большая битва. Воины соберутся со всей страны… Разумеется, все молятся о победе, его величество неизменно побеждает врагов… но все же лучше переждать на севере, у моря. Они тоже слышали, что твердь, которой не было в дни Создания, не будет погублена. Всадник спросил, нет ли у них церковных книг? Была книга у приходского священника, но он уехал еще позавчера. Сказал, за распоряжениями к епископу. Наверное, не вернется. Что же, пускай. Священник тоже человек, страх имеет. Может, спасется. Что ж такого, пусть едет один. Все равно он не родня, не земляк, священник-то. Он родом откуда-то с юга. А они, местные, то есть, решили держаться вместе.

На прощание путник пожелал селянам удачи – от всей души пожелал, искренне. Хорошо, если им повезет уцелеть. Пусть выживут, пусть вырастят детей для грядущих войн… Распрощавшись, тронул бока рыжего каблуками, направляя жеребца в сторону от широкой улицы, по которой проходил тракт. Над крышами домов виднелся невысокий острый шпиль – церквушка. Путник проехал между пустых домов с запертыми ставнями, между дворов с аккуратно закрытыми калитками… Не лаяли собаки, не подавала голос скотина. Деревня вымерла, шум доносился сзади – оттуда, где заканчивали приготовления к отъезду.