Ночкин Виктор
Шрифт:
– Это слишком сложно для меня. Но я запомню твои слова. Однако зачем ты вырвал из книги страницу со словами о всаднике с мечом?
– Я был уверен, что это положит начало твоему пути сюда. Мне любопытно, я бы хотел понаблюдать за тобой на этом поле.
– Вот как…
– Ну да. Твое появление может все изменить.
– А что здесь было бы, не появись я?
– Я. Был бы я. Три или четыре тысячи солдат короля не продержались бы и часа против армии мертвых. Готовилась настоящая резня. Убийство. Смерть.
– Что же изменилось, с моим приходом? Если не резня, то что?..
– Война. Ты.
– Я пришел не один…
– Да, и это имеет значение… и это – тоже.
Война оглянулся, по дороге шли и шли люди. Его люди. Воины, что шагали за рыжим конем: мытарь, «правильные мужики»… те, кто присоединился к шествию позже… Должно быть, многие не смогли бы толком объяснить, что влекло их сюда, на это поле, над которым на бледном коне восседает Смерть. Людей привел сюда Война, но у них не нашлось бы слов, чтоб сказать об этом.
Они сходили с тракта, растекались по обочине, выстраивались неровными рядами подле войска короля. И пестрые флаги над фронтом кавалерии словно померкли рядом с бедными одежками людей Войны. И армия мертвых больше не казалась непобедимой. Когда отнимают все, чем дорожишь, остается Война. Те, кто считал так, собрались нынче на этой равнине. А остальных – пусть забирает себе Чума!
– Вот видишь, – заметил Смерть. – Все изменилось, едва появился ты.
– Ты знаешь ответы на все вопросы…
– Я – итог. Я сам – ответ на все вопросы. Все стекается ко мне… и мне нравится наблюдать.
– Но книга? Зачем ты вырвал странички там, в церкви?.. Я не понимаю. Как это связано со мной?
– Я решил привести тебя на это поле. Из церкви с разорванной книгой твой путь вел сюда. Не удивляйся, это сложно объяснить… но это так. Я постарался поставить перед тобой вопрос, ответ на который можно отыскать на этом поле. Я хочу получить этот ответ. Я люблю получать ответы. Я наблюдаю, я сопоставляю, я сравниваю… я подвожу итог.
– Ты холодный наблюдатель.
– Да. Холодный, трезвый, равнодушный. Можно сказать, справедливый.
– Голоду люди тоже безразличны. И Чуме. Скажи, Смерть, чем я отличаюсь от вас? – Война погладил серебряную трубу. – Голод говорил, что мы сродни солдатам армии мертвых… Но мне не безразличны люди. Я чувствую к ним… что-то… чувствую некое родство с ними.
– Ну конечно! Ты принадлежишь людям, ты часть их существования. Голод, эпидемии и, разумеется, смерть – мы могли бы обойтись и без людей. Правда, именно люди дали нам этот облик… и сделали вестниками конца. Ты – не такой, как остальные. Ты, единственный из нас, создан людьми и принадлежишь им. Только им, и никому более. Ты не можешь существовать без них, и, что еще более странно, они не могут обойтись без тебя.
Война опустил голову и задумался.
– Сейчас они благословляют меня, но придет время – будут проклинать. Они благодарили, когда я приходил на помощь… И хуже всего, если они станут звать меня, даже если могли бы справиться сами.
– Это верно. Хуже всего, если они станут звать Войну, когда можно без него… Вот меня обычно проклинают, но иногда… – теперь и Смерть задумался. – А знаешь, мне нравится этот облик.
Война вскинул голову и твердо поглядел собеседнику в глаза. Смерть привел его на это поле, чтобы дать людям шанс. Не такой уж он отстраненный наблюдатель, каким хочет выглядеть… и, стало быть, не такой справедливый?
– Армии готовы прийти в движение, я чувствую. Вот-вот начнется… Скажи, ты знаешь, чем закончится битва? Есть ли предопределенность? Предначертано ли заранее все, что случится?
– Нет. Здесь и сейчас предопределенности не существует. Однако опыт подсказывает мне, что вероятно…
– Довольно! Ни слова больше, я не желаю знать! Ты сам сказал, что вера важнее всего. Я верю, мы победим, и этой вере ничто не может противиться. – Вспомнились слова Чумы, произнесенные блондином на прощанье. – Пришло мое время, и мой пир! Прощай!
Война опустил ладонь на эфес меча и дернул повод, разворачивая рыжего жеребца.
Смерть с улыбкой наблюдал, как он несется с холма к армиям, замершим на равнине. Когда Война помчался вдоль неровного строя, люди в едином порыве закричали, потрясая оружием. Они верили в победу, и мертвым солдатам нечего было противопоставить этой вере. Война вырвал из ножен длинный клинок, и ветер разодрал наконец седую пелену облаков, свет вспыхнул на лезвии, будто в руках всадника возник солнечный луч. Рыжий конь встал на дыбы. Строй людей, явившихся на поле вслед за Войной, качнулся в едином порыве. Рыжий конь развернулся на задних копытах. Люди с оглушительным ревом бросились на врага. Рыжий конь помчался огромными прыжками, ворвался в серую массу мертвых воинов, всадник взмахнул солнечным лучом, нанося первый удар…